Похищенный. Катриона

Я повернулся и побежал сломя голову по камням, вдогонку летел отрывистый смех моего советчика, а я стремглав, перескакивая с камня на камень, выскочил на берег и что есть духу кинулся на другой конец острова. Не прошло и получаса, как я уже был на другом берегу.

И точно, после отлива вода едва доходила мне до колен. Взойдя на берег Росса, я испустил радостный крик.

Ни один мальчишка, живущий у моря, не стал бы и дня просиживать на Эррейде, ведь Эррейд становится островом только в прилив, и дважды в сутки с него на Росс можно перейти чуть ли не посуху, в крайнем случае замочив лишь ноги. Даже я, не могший не замечать, как прибывает и убывает вода в бухте, и с нетерпением ожидавший отлива, чтобы набрать на песке моллюсков,- даже я, если бы, разумеется, хорошенько подумал, а не клял бы всуе судьбу, должен был о том догадаться и вовремя перейти на Росс. Неудивительно, что меня не поняли рыбаки; но то, что они каким-то немыслимым образом вникли в мое положение и взяли на себя труд воротиться,- вот это действительно удивительно. Четверо с лишним суток проторчал я на острове, мучаясь от холода и голода. Если бы не рыбаки, от меня вскоре остались бы одни кости - и всё по моей же глупости! Впрочем, я и без того заплатил за нее дорогой ценой, заплатил не только страданиями, которые были теперь позади, но и своим плачевнейшим состоянием: одежда моя превратилась в лохмотья, сам я еле волочил ноги, да еще вдобавок простудил горло.

Много глупцов и негодяев видел я на своем веку; полагаю, что рано или поздно все они получат по заслугам, только прежде все же воздастся глупцам.

Глава 15 ЮНОША С СЕРЕБРЯНОЙ ПУГОВИЦЕЙ

Округа, в которой я очутился, именуемая Россом, была глухая, в холмах и оврагах и мало чем отличалась от моего острова. Кругом топи, мхи, заросли вереска, скалы и валуны. Может быть, тут и были какие-то тропы, да, видно, не для меня. Путеводителями моими были только чутье и гора Бен-Мор.

Я побрел в ту сторону, откуда с острова я видел дым, и, несмотря на страшную усталость и бездорожье, к пяти или к шести часам утра добрался до дома, что стоял в лощине. Это было приземистое, длинное строение, сложенное из больших камней без раствора и крытое сверху дерном. На пригорке, перед крыльцом, обратив лицо к солнцу, сидел старик хозяин и покуривал трубочку.

Путаясь в английских словах, он с грехом пополам дал мне понять, что мои товарищи добрались до берега благополучно и на другой день утоляли голод у него в доме.

- А был ли меж них дворянин в богатой одежде? - спросил я.

Старик отвечал, что на всех плащи были из сукна грубого, но, впрочем, один, тот, что пришел первый, имел на себе плисовые штаны, тогда как прочие показались ему матросами.

- А была ли на нем шляпа с перьями? - вопрошал я, на что старик мне сказал, что никакой шляпы он не заметил и что это так же верно, как нет ее и на мне.

Я подумал было, что Алан потерял свою шляпу, но, вспомнив про сильный дождь, решил, что мой друг, должно быть, держал ее под плащом, чтобы не намочило перья. При этой мысли я улыбнулся, отчасти радуясь счастливой развязке событий, отчасти умиляясь причудам моего друга педанта.

Тут, придя в волнение, старик горец хлопнул себя по лбу, воскликнув, что я, как видно, и есть тот юноша с серебряной пуговицей.

- Да, верно,- несколько удивившись, отвечал я.

- А коли так, то мне поручено вам передать, чтобы вы следовали за вашим другом, в его земли. А идти вам нужно в Торосей.

Вслед за тем он осведомился, как прошло мое путешествие. Я стал рассказывать свои злоключения. Слушай меня южанин, он без сомнения поднял бы меня на смех, но этот джентльмен - я потому называю его джентльменом, что манеры его были благородны, хотя наряд его был ветхий, залатанный, с прорехою на спине,- так вот, этот джентльмен выслушал меня со вниманием, с видом серьезным и сострадательным, а когда я умолк, взял меня под руку и ввел в свою хижину (дом более всего походил на хижину), где я был представлен его жене так, словно была она королева, а я, по меньшей мере, герцог.

Добрая женщина, с милой улыбкой, усадила меня за стол, поставила передо мной овсяный хлеб, остывшую

жареную куропатку и, продолжая улыбаться, ободрительно похлопала меня по плечу (ибо по-английски она не говорила), а старый джентльмен с неменьшей любезностью приготовил тем временем пунш. Я с усердием ел, а когда попробовал пунш, то почувствовал себя наверху блаженства. Дом, едва ль не насквозь пропахший торфяным дымом, сквозивший щелями как решето, казался мне сказочным дворцом.

Пунш сильно меня разгорячил, и меня потянуло в сон. Добрые хозяева уложили меня спать; только на другой день пополудни отправился я в дорогу. Горло мое приметно поправилось, да и настроение духа под воздействием добрых известий и щедрого угощения явно улучшилось. Несмотря на мои настойчивые просьбы, джентльмен отказался взять с меня за постой денег да еще к тому же подарил старинную шотландскую шапочку, которую, признаюсь, я поспешил хорошенько выстирать в придорожном ручье, как скоро хижина скрылась из виду.