Похищенный. Катриона

Одно небольшое происшествие, случившееся в дни моего плена на острове, ясно сохранилось в моей памяти благодаря последствиям, которые оно имело много времени спустя. В то время постоянно крейсировал в проливе между Файфом и Лотианом военный корабль «Морской конек», делая промеры дна в поисках подводных опасностей. В одно погожее утро, едва рассвело, мы увидели его в двух милях от нас к востоку. Спущенная шлюпка, по-видимому, обследовала скалы Уайл-Файр и Сатанс-Буш — два знаменитых тамошних рифа. Затем шлюпку подняли на борт, и корабль, увлекаемый попутным ветрам, взял курс прямо на Басс. Энди и горцы струхнули: мое похищение было окружено полной тайной, но, вздумай капитан военного корабля сойти на берег, тайное станет явным, если не случится чего-нибудь похуже. Я был один против четверых и, в отличие от Алана, не чувствовал в себе сил справиться с ними, к тому же опасался, как бы военный корабль еще не ухудшил мою участь. Взвесив все это, я дал Энди слово беспрекословно выполнять eгo распоряжения, после чего мы все быстро поднялись на вершину скалы и улеглись в хорошо укрытых местах над обрывом. «Морской конек» продолжал двигаться прямо к острову, и я было подумал, что он, того и гляди, разобьется о каменную стену. Со своей головокружительной высоты мы видели офицеров и матросов на положенных местах и слышали, как лотовые выкрикивают глубину. Затем корабль внезапно сделал поворот фордевинд и дал залп уж не знаю из какого числа больших пушек. Скала задрожала от громового раската, у нас над головами поплыли клубы дыма, а в воздух взмыли неисчислимые множества олушей. Число их превосходило всякое вероятие, а пронзительные крики и взмахи белых крыльев являли собой нечто неповторимое. Подозреваю, что ради этой довольно-таки детской забавы капитан Пеллисер и направился к Бассу. Впоследствии ему пришлось заплатить за нее довольно дорого. Пока «Морской конек» приближался, я хорошо заметил особенности его такелажа и с тех пор был способен узнать его на расстоянии в несколько миль. Это (по милости провидения) отвратило грозную беду от одного моего друга, а капитану Пеллисеру причинило чувствительное разочарование.

Все время, пока я оставался на скале, жили мы очень недурно. Пили пиво и коньяк на завтрак и ужин, варили кашу из овсяной муки. Время от времени из Каслтона приходила лодка и привозила четверть бараньей туши (овец на скале трогать нам строго-настрого возбранялось, потому что их откармливали на продажу). Молодыми олушами мы, к сожалению, полакомиться не могли — время для этого уже миновало. Зато мы ловили рыбу и частенько предоставляли делать это за нас белым птицам: следили, когда какая-нибудь олуша хватала рыбку и отбирали у нее добычу прямо из клюва.

Необычная природа скалы и всяческие особенности, которыми она изобиловала, развлекали меня и занимали мое время. Бежать оттуда было невозможно, а потому я пользовался полной свободой и исследовал всю поверхность островка, где только могла ступить человеческая нога. Старый тюремный сад все еще радовал взгляд одичавшими цветами и травами, а также вишневыми деревцами со зреющими ягодами. Чуть ниже тюрьмы стояла не то часовня, не то келья отшельника — кто ее построил и кто жил в ней, было давно забыто, и мысль о ее древности давала пищу для долгих размышлений. Да и тюрьма, где я теперь делил временный кров с горцами, ворующими скот, несла в себе память об истории как человеческой, так и божественной. Однако мне казалось странным, что множество заключенных тут в недавние времена святых и мучеников не оставило после себя ни листка Библии, ни имени, выцарапанного на стене, тогда как грубые солдаты, несшие дозор на башнях, оставили свои следы в изобилии — и не только валявшиеся повсюду разбитые курительные трубки, но и металлические пуговицы от мундиров. Порой мне казалось, будто я слышу благочестивое пение мучеников в темнице и вижу, как караульные, дымя трубками, проходят по парапету, а позади них над Северным морем разгорается утренняя заря.

Без сомнения, этими фантазиями я во многом был обязан Энди и его рассказам. Он щеголял осведомленностью во всех тонкостях истории Басса вплоть до имен простых солдат — его родной отец в свое время был одним из них. К тому же он обладал природным даром рассказчика, и казалось, что ты слышишь голоса тех, о ком он повествует, и видишь их воочию. Этот его дар и моя готовность слушать сблизили нас: волей-неволей я должен был признать, что он мне нравится, а вскоре мог убедиться, что в свою очередь нравлюсь ему. Да и правду сказать, я с самого начала прилагал старания, чтобы завоевать его расположение. Нежданное происшествие (о котором будет рассказано в своем месте) способствовало тому, что я преуспел свыше моих ожиданий, однако даже в первые дни держались мы более дружески, чем положено тюремщику и пленнику.