Похищенный. Катриона

В году тысяча семьсот шестам перешел Басс в руки Дальримплов, и два человека попросились на него смотрителем. Оба для этого подходили, потому что оба служили там в гарнизоне, знали, как обходиться с олушами, и когда те птенцов выводят, и какие почем. И оба они были — или оба казались — людьми богобоязненными и речистыми. Первым был как раз Тэм Дейл, мой отец. А вторым был Лапрейк, которого люди называли Лиса Лапрейк, а имя ли его люди так переиначили, либо за нрав эдак прозвали, я сказать не могу. Ну, так Тэм пошел повидать Лапрейка по этому делу и повел меня с собой за руку — я тогда еще совсем несмышленышем был. А жил Лапрейк в проулке, к северу за церковью. Темный такой, жуткий проулок, да и про церковь ту дурная слава шла с дней Иакова Шестого — когда королева плыла к нему из-за моря и творились там дьявольские чары. А дом Лисы Лапрейка стоял в самой темной части, и те, кто поосторожней, обходили его стороной. Дверь в тот день была заперта только на щеколду, и мы с отцом прямо вошли в переднюю горницу. В углу там стоял станок, и Лиса сидел перед ним, жирный такой и белый, точно слепленный из застывшего сала. А на губах блаженная улыбочка, от которой он мне сразу опротивел. Рука его направляла челнок, но глаза у него были закрыты. Мы окликнули его, мы вопили в его глухое ухо, мы трясли его за плечо. Никакого толку! Так он и сидел на своей заднице, направлял челнок и улыбался улыбочкой, ну, будто из топленого сала.

— Господи, оборони нас! — сказал Тэм Дейл. — Тут дело нечисто!

Лишь он помянул господа, как Лиса Лапрейк открыл глаза.

— Это ты, Тэм? — говорит он.— A-а! Рад тебя видеть. Я иногда вот так обмираю,— говорит.— Это от желудка.

Ну, начали они толковать про Басс и про то, кому из них двоих быть смотрителем, и мало-помалу пошла у них перебранка, и разошлись они в злобе. Я хорошо помню, как мы с отцом возвращались домой и он все время повторял, что не нравится ему Лиса Лапрейк и обмирания его не нравятся.

— Обмирает он! — говорит отец.— Думается мне, те, кто так обмирал, частенько костром кончали.

Ну, Басс получил отец, а Лапрейк остался с носом. Потом припомнили, что он тогда сказал. «Тэм, — сказал он,— ты еще раз взял надо мной верх, и уповаю,— говорит,— что найдешь на Бассе то, чего ждал». Ну, потом и припомнили, какие примечательные это были слова. Вот пришло время собирать птенцов. А это дело Тэм Дейл хорошо знал — по скалам он лазил еще мальчишкой — и, кроме себя, тут никому не доверял. И вот висит он на веревке и шарит по обрыву, самому высокому и отвесному. Четверо надежных парней на вершине держали веревку и следили за его сигналами. Но там, где он висел, не было ничего, кроме каменного обрыва, да моря внизу, да кружащих с криками олушей. Утро было весеннее, ясное, и Тэм насвистывал, собирая птенцов. Много раз я слышал, как он рассказывал про этот случай, и всегда у него пот по лицу катился.

Понимаете, он вдруг глянул вверх и видит огромную олушу, и олуша эта щипала веревку. Он подумал — что за странность такая! Никогда за олушами ничего подобного не замечалось. И еще он подумал, что веревки очень мягкие, а птичий клюв и обрывы Басса — очень твердые и что не так уж ему хочется пролететь вниз двести футов.

— Кыш! — закричал Тэм.— Кыш, скверная птица! Лети отсюда!

Олуша глянула вниз на Тэма, и что-то в глазах у нее было такое, нездешнее. Всего разок и глянула и снова давай щипать веревку. Только теперь рвала и трепала она ее, как бешеная. Не было еще олуши, которая бы так усердно трепала веревку. И словно хорошо понимала, что делает, и зажимала мягкую веревку между клювом и острым камнем в обрыве.

Тут сердце Тэма похолодело от страха.

«Не птица это,— думает он. Глаза у него закатились, и все вокруг почернело.— Если сейчас мне обмереть,— думает,— тут и конец Тэму Дейлу». И он дернул веревку, сигналя, чтобы его тащили наверх.

И вышло, что олуша-то сигналы понимала! Потому что едва веревка задергалась, как она ее бросила, развернула крылья пошире да и кинулась вниз, целя Тэму Дейлу прямо в глаза. А у Тэма был с собой нож, и он его выхватил. И вышло, что олуша-то и про ножи знала! Едва сталь блеснула на солнце, как она крикнула хрипло, так, точно не по ее вышло, и улетела за выступ. И только она улетела, голова Тэма упала ему на плечо, и вытащили они его на вершину, что твоего покойника.

Глоточек коньяку (он у него всегда при себе был) вернул ему разум — или то, что от него осталось. Он приподнялся.

— Беги к лодке, Джорди, беги к лодке, присмотри за ней! Да беги же,— кричит он.— Не то чертова птица ее угонит,— кричит.

Четверо парней переглянулись и ну его успокаивать. Только Тэм Дейл и слушать ничего не хотел, пока один из них тут же не побежал вниз сторожить лодку. Остальные спросили, будет ли Тэм еще спускаться.

—- Нет,— говорит он.— И вас не пущу. Дайте только, чтобы ноги меня начали слушаться, и мы уберемся с этой сатанинской скалы.