Похищенный. Катриона

Переписывание оказалось очень скучным занятием, тем более что дела, о которых шла речь, ни малейшей срочности не требовали, как я тотчас обнаружил, окончательно уверившись, что вся эта затея — лишь предлог. Кончив, я тотчас вскочил на лошадь и до темноты успел достичь берега реки Алмонд, где и переночевал. Снова в седле я был с первым лучом зари, и эдинбургские лавки еще только открывались, когда, влетев в город через Уэст-Боу, я остановил взмыленную лошадь перед домом лорда-адвоката. У меня было письмо к Дойгу, доверенному секретарю милорда, посвященному, как считалось, во все его тайны,— весьма достойному невзрачному толстячку, отличавшемуся пристрастием к нюхательному табаку и деловитостью. Он уже водворился за своей конторкой в той самой приемной, где я познакомился с Джеймсом Мором, и успел обсыпаться табаком. Письмо он внимательно прочел от слова и до слова, точно главу из Библии.

— Хм! — сказал он.— Вы немножечко опоздали, мистер Бальфур. Птичка-то упорхнула! Мы ее выпустили.

— Мисс Драммонд освободили? — воскликнул я.

— А как же! — ответил он.— Зачем нам было держать ее под замком? Подними мы шум вокруг такой девчушки, никто бы нам спасибо не сказал.

— А где она сейчас? — спросил я.

— Бог знает! — сказал Дойг, пожимая плечами.

— Наверное, отправилась домой к леди Аллардайс? — предположил я.

— Вот-вот! — сказал он.

— Так я сейчас же скачу туда! — воскликнул я.

— Может, перекусили бы перед дорожкой? — предложил он.

— Благодарствую,— ответил я.— У Рато я вдосталь напился молока.

— Как угодно,— сказал Дойг.— Только лошадку и сумки Оставьте тут, ведь вы же у нас остановились.

— Нет-нет! — воскликнул я.— Пешее хождение нынче не для меня.

Я невольно заразился выговором Дойга, который и не пытался тут передать, а потому очень смутился, когда голос пропел у меня за спиной:

Оседлай для меня вороного,
Оседлай ты его поскорей,
И Грейтхопской долиною снова
Поскачу я к милой моей!

Обернувшись, я увидел барышню в утреннем платье. Руки она спрятала в оборках, словно для того, чтобы удержать меня на расстоянии. Но мне показалось, что смотрит она на меня ласково.

— Позвольте пожелать вам доброго утра, мисс Грант,— сказал я.

— Примите и от меня такое же пожелание, мистер Дэвид,— ответила она с глубоким реверансом.— И прошу вас вспомнить старинное присловие, что от мессы и от трапезы даже в спешке не отказываются. Мессы я вам предложить не могу, потому что мы здесь все добрые протестанты. Но трапеза вас ждет. И не удивлюсь, если найду сказать вам по секрету кое-что, ради чего стоит задержаться.

— Мисс Грант! — сказал я.— Мне кажется, я уже в долгу у вас за несколько веселых слов — и добрых к тому же! — на неподписанном листке.

— На неподписанном листке? — повторила она и, словно стараясь припомнить, сделала гримаску, от которой ее прелестное лицо стало еще прелестнее.

— Или же я очень ошибся,— продолжал я.— Но полагаю, у нас еще будет время поговорить обо всем этом, так как ваш батюшка любезно пригласил меня погостить под вашим кровом, а сейчас верный увдлень просит вас не лишать его свободы.

— Вы называете себя обидным словом! — заметила она.

— Мистер Дойг и я согласимся на еще более обидные, лишь бы они вышли из-под вашего остроумного пера,— возразил я.

— Вновь могу лишь восхититься сдержанности, свойственной всем мужчинам,— сказала она.— Но если вы не хотите есть, отправляйтесь тотчас. Тем скорее вы вернетесь, так как ехать вам незачем. Отправляйтесь, отправляйтесь, мистер Дэвид,— продолжала она, распахивая дверь.

Был тотчас оседлан могучий гнедой,
Он мчался ветра быстрей.
И всадник не медлил нигде молодой —
Ведь скакал он к милой своей!

Я не стал ждать второго приглашения и всю дорогу до Дина точно следовал примеру всадника, о котором спела мисс Грант.

По саду в одиночестве прохаживалась старая леди

Аллардайс в той же шляпе поверх чепца, опираясь на трость из черного дерева с серебряным набалдашником. Когда я спешился и с поклоном подошел к ней, вся кровь бросилась ей в лицо и она откинула голову с надменностью императрицы, — во всяком случае, именно такими я представлял себе императриц.

— Что привело вас к моей бедной двери? — осведомилась она пронзительным голосом.— Запереть ее перед вами я не могу. Все мужчины моего дома в могиле. У меня нет ни сына, ни мужа, чтобы преградить вход в мой дом. И каждый нищий может драть меня за бороду... А драть-то есть за что, и это хуже всего,— добавила она как бы про себя.

От такого приема я растерялся, а последние слова, точно исторгнутые старческим безумием, и вовсе чуть не лишили меня дара речи.

— Как вижу, я навлек на себя ваше неудовольствие, сударыня,— вымолвил я наконец.— И все же осмелюсь справиться у вас о мисс Драммонд.

Она вперила в меня горящий взгляд и сжала губы так крепко, что кожа вокруг собралась мелкими складками. Рука, опиравшаяся на трость, затряслась.