Похищенный наследник (ЛП)

Я пытаюсь заговорить с ней, но не думаю, что она говорит по-английски. Или, может быть, ей просто приказали не отвечать мне. Раз или два она бросает на меня сочувственный взгляд, особенно когда я становлюсь все более растрепанной и раздраженной, но я не питаю иллюзий, что она собирается мне помочь. Почему она должна рисковать своей работой ради незнакомки?

Я провожу много времени, глядя в окно. Окна высотой шесть футов, высокие, прямоугольные, с арочными вершинами. Скошенное стекло покрыто полосками свинца, и они не открываются. Даже если бы они открывались, это три очень высоких этажа до самой земли.

Окна вмонтированы в каменные стены толщиной более фута. Это все равно, что быть запертым в башне замка.

По крайней мере, у меня есть своя ванная комната, так что я могу пописать, принять душ и почистить зубы.

Когда я впервые вошла туда и увидела зубную щетку, зубную нить, расческу и гребень, выложенные рядом с раковиной, совершенно новые и нетронутые, меня охватила дрожь ужаса. Мое похищение было спланировано заранее. Я могу только представить, какие еще заговоры вертятся в голове моего похитителя.

Я до сих пор даже не знаю его имени.

Я была в таком ужасе, когда мы встретились, что даже не спросила его.

Мысленно я называла его Зверем. Потому что для меня он именно такой — бешеная собака, потерявшая хозяина. Теперь он пытается укусить любого, до кого может дотянуться.

Я не ем ничего из еды на подносах.

Сначала это происходит потому, что мой желудок разрывается от стресса, и у меня нет аппетита.

На второй день это становится формой протеста.

Я не намерена подыгрывать психопатическому заговору Зверя. Я не буду его маленькой зверушкой, запертой в этой комнате. Если он думает, что будет держать меня здесь неделями или месяцами, чтобы в конце концов убить, то я лучше умру от голода прямо сейчас, лишь бы разрушить его планы.

Я все еще пью воду из раковины в ванной — у меня не хватает нервов, чтобы выдержать пытку обезвоживанием. Но я уверена, что смогу долгое время обходиться без еды. Ограничение калорий и балет идут рука об руку. Я знаю, каково это чувствовать голод, и привыкла игнорировать его.

Я от этого устаю. Но это нормально. Мне все равно нечего делать в этой проклятой комнате. Здесь нет книг. Нет бумаги в письменном столе. Единственный способ провести время — это смотреть в окно.

У меня нет барре, но я все равно могу практиковать pli'es, tendus, d'egag'es, rond de jambe a terre, frapp'es, adages и даже grand battement. Я не осмеливаюсь практиковать серьезные прыжки или упражнения на полу, потому что тут лежат древние ковры. Я не хочу споткнуться и вывихнуть лодыжку.

Остальное время я сижу в кресле у окна и смотрю вниз на обнесенный стеной сад. Я вижу там фонтаны и статуи. Беседки и красивые скамейки. Все заросло — видимо, Зверь не оплачивает услуги садовника. Но астры цветут, и эспарцеты, и русский шалфей. Пурпурные цветы великолепно смотрятся на фоне красных листьев. Чем дольше я заперта внутри, тем отчаяннее я хочу сидеть там, вдыхать запах цветов и травы, а не быть запертой в этой тусклой и пыльной комнате.

На четвертый день горничная пытается уговорить меня поесть. Она жестами показывает на поднос с томатным супом и бутербродами с беконом, говоря что-то по-польски.

Я качаю головой.

— Нет, спасибо, — говорю я. — Я не голодна.

Я хочу попросить у нее несколько книг, но упрямая часть меня не хочет ничего просить у моих похитителей. Вместо этого я пытаюсь вспомнить лучшие моменты всех моих любимых романов, особенно тех, которые я любила, когда была маленькой. Окруженный стеной сад напоминает мне тот из «Тайного сада». Я думаю о Мэри Леннокс. Она была еще ребенком, но у нее уже была железная воля. Она бы не прогнулась из-за тарелки супа, как бы вкусно он ни пах. Она швырнула бы ее в стену.

На пятый день служанка не приносит мне ни завтрака, ни обеда. Вместо этого она приходит после обеда, неся зеленое шелковое платье в мешке для одежды. Она начинает наполнять огромную ванну на когтистых лапах горячей водой, жестом предлагая мне раздеться.

— Ни за что, — говорю я, скрещивая руки на груди.

Я надевала одну и ту же грязную одежду после каждого душа, отказываясь надевать что-либо из гардероба.

Горничная вздыхает и выходит из комнаты, возвращаясь через несколько минут с грузным черноволосым мужчиной под руку.

Я узнаю его. Это тот мудак, который притворился, что собирается починить мою машину, а вместо этого вколол мне в руку наркотик. От одной мысли о том, что он положил на меня эти большие, мясистые, волосатые руки, пока я была без сознания, у меня мурашки по коже.

Мне не нравится его улыбка, когда он снова видит меня. Его зубы слишком квадратные и слишком белые. Он похож на куклу чревовещателя.

— Раздевайся, — приказывает он.

— Зачем? — говорю я.

— Потому что босс так сказал, — ворчит он.

Когда кто-то говорит мне что-то сделать, я чувствую импульс подчиниться. Это то, что я привыкла делать дома и в танцевальной студии. Я выполняю приказы.

Но не здесь. Не с этими людьми.