Похититель душ (СИ)

Я услышал его с самого момента своего зарождения. Но сейчас он звучит иначе. Наполненный болью, горем, отчаяньем и слезами. Голос моей матери. Ее страх пульсирует в венах, проникая в меня через пуповину. Я лишь крошечный зародыш, который слышит и отзывается, принимает в себя ее боль.

Кэлон…

Душераздирающий крик заставляет меня впервые открыть глаза. Биение ее сердца такое слабое, едва уловимое. Энергия жизи ускользает, и ощущаю резко кислородное голодание, теряя связь, которая давала мне жизненную силу. Тепло ее ладоней, прижатых к животу, посылающих мне любовь и cилу, растворяется в предсмертной агонии, сотрясающей тело, подарившее мне жизнь.

н не заберет тебя. Я не позволю. Помни меня, Кэлон…

Я беспомощно дергаюсь, пытаясь противoстоять неизбежному, ощущая звенящую тишину, которая обступает со всех сторон, биение сердца и шум тока крови в ее венах исчезают. Это конец.

И в следующее мгновение меня вырывают из мертвого тела матери, ее кровь застилает мне глаза, попадает в рот и ноздри, и тогда я издаю свой первый крик, оглушительным эхом, разлетающимся по спрятанной в ледяных горах Креона пещере, которая cтала местом моего рождения. Мой отец зажег огонь и обернул меня в серебристую шкуру Орана, пытаясь согреть. Он держал меня на руках, вглядываясь в мое лицо, словно пытаясь понять, что со мной делать дальше. И мы оба молчали, ощущая важность момента и его значимость.

— Вот что прятала глупая женщина. Дитя. Истинное порождение тьмы, — сказал темный жрец и, окунув палец в кровь, растекающуюся огромной лужей вокруг неподвижнo леащего тела на каменном полу пещеры, начертал на моем лбу знаки своего божества. — Темный Сах дарит тебе свою благодать, мальчик.

Кэлон…

Открывая глаза, я вижу высокие своды своих покоев во дворце Нуриэля, но отчаянный женский голос все еще звучит в моем сознании. Я никогда не видел лица своей матери. Моя жизнь началась с ее смерти. Вкус крoви вместо грудного молока обжигает пересохшие губы. Единственный рожденный от смертной женщины тёмный жрец….

Но свое предназначение я осознал не сразу. Это был долгий путь, и он ещё не окончен.

Чары рассеиваются, и я постепенно возвращаюсь в оцепеневшее тело, прогоняя сковавший мышцы холод. Сердце замедляет ход, но разум все ещё ощущает отголоски видения.

Почему ты зовешь меня? Что ты хочешь?

Поднимаю руку, дотрагиваясь пальцами до своего лба, пытаясь нащупать невидимую метку. Фантомные ощущения окончательно растворяются, когда я понимаю, что там ничего нет кроме пылающей как в лихорадке кожи. Опускаю руку на кровать, вскользь задевая лежащее рядом со мной женское тело. Дыхание моей аманты настолько слабое, что я даже не сразу ощутил ее присутствие.

Почему она до сих пор здесь?

Поворачиваю голову и скольу рассеянным взглядом по скорчившейся фигурке. Рыжие волосы тусклыми прядями скрывают ее лицо. уки обхватывают плечи в защитной позе, ноги, согнутые в коленях, поджаты к груди.

— София, — зову я, резко поднимаясь и переворачивая ее на спину. Девушка не спит, как мне показалось изначально. Она без сознания, и ее жизненные силы на исходе. Убираю с лица спутанные волосы и на какое — то время замираю, изучая расцветающие всеми цветами радуги синяки и кровоподтеки на ее лице и теле.

Я это сделал?

Почему я не помню?

Когда мной владел гнев, я и не такое творил со своими одалами, но аманта никогда не подвергалась насилию. Ее покорность и слепая одержимость мною не позволяли найти причину для жеcткого обращения. Провожу ладонями вдоль всего тела девушки, фиксируя повреждения. Я почти выпил ее, покалечив тело. Сломанные пальцы и ребра, вырванные клочки волос на подушке, засохшая кровь на губах. Сах меня подери, если я понимаю, что здесь произошло. Последнее, что я помню, это как она вошла вслед за мной в покои за купальней, после публичного наказания Мандисы, и я брал ее немыслимое количество раз прежде, чем отключиться и перенестись в Креон.

Я никогда не делал ничего подобного для других. София — первая одала, которую я исцеляю, используя свою энергию, бледное свечение сочится сквозь пальцы, пока я произношу слова древнего заклинания и провожу ими по поврежденным местам на теле девушки. Их предназначение питать меня, а не наоборот. Но София слишком долго была моей амантой, чтобы я позволил ей уйти, не дав ответов на мои вопросы.

— Что ты сделала, София, чтобы я сотворил с тобой такое? — спрашиваю я, когда, задрожав, ее ресницы через силу открываются, она не может говорить и только хватает воздух рваными глотками, глядя на меня с ужасом. Ее горло покрыто синими oтпечатками моих ру, я скольжу по темным следам подушечками пальцев, стирая их и наблюдая, как кожа девушки снова становится бледной. Я смотрю в ее глаза, погружаясь в глубины ее воcстанавливающегося по крупицам сознания, перебирая необходимые мне воспоминания, не замечая, что тем самым причиняю ей новую боль. И когда я отпускаю разум аманты, она облегчённо выдыхает, в изнеможении закрывая глаза.