Похититель императоров

Когда ручки были готовы, я насадил их на ножи и занялся балансировкой. Без хорошей балансировки метать ножи – гиблое дело. В то место, где рукоятка начинается от лезвия, я поставил указательный палец правой руки, а указательный палец левой руки слегка удерживал нож в горизонтальном положении у жала. При отпускании пальца левой руки рукоятка ножа, как бы задержавшись, ровно и потягивала нож к полу. В первом случае рукоятка ножа оказалась значительно тяжелее лезвия, и нож сразу упал на землю в сторону рукоятки. Пришлось обстругивать рукоятку. Так не слишком быстро, но я сбалансировал все свои двенадцать ножей. После этого я выкрасил ножи чернью, для того, чтобы их не было видено в руке и в полете.

На следующий день я нашел время и, отъехав подальше от лишних глаз в лет, вдоволь наметался ножами, начав с двух метров и постепенно увеличивая дистанцию броска до предельных двенадцати, меняя при этом поочередно и стойки, и руки. Если поначалу кое-что не получалось, то потом руки сами вспомнили, что и как делать и все быстро пошло на лад.

Затем я заказал у ближайшего полкового шорника кожаный пояс под ножи и чехлы, которые сшили по моей раскройке: один для ношения ножа за спиной, второй в рукаве и третий в сапоге. Через несколько часов я уже примерял и пояс, и чехлы. Все меня вполне устроило. Хотя в том не было особой необходимости, я сразу же решил, что и пояс, и чехлы с ножами всегда будут при мне. Конечно, всю дюжину таскать не стоит, но пять-шесть всегда надо иметь под рукой, как пятый козырь в рукаве. Как знает, что нас ждет за ближайшим поворотом!

* * *

День спустя Кутузов перенес главную квартиру в соседнюю деревню Леташевка, что лежала в четырех верстах по дороге в Калугу, так как там было не столь тесно и шумно.

Фельдмаршал занял чистую избу с тремя окнами. За дощатой перегородкой у печи стояла кровать Михаила Илларионовича, остальная, большая часть избы была кабинетом, столовой и приемной фельдмаршала. Генерал Коновницын с канцелярией так же перебрался в Леташевку и разместился рядом в старой избе, которую топили «по-черному». В эту же дымную избу переселился и остальной штабной «планктон», включая меня. Во дворе в низеньком овине стал квартировать комендант главной квартиры, бывший суворовский любимец Ставраков.

Тогда же пришел и высочайший указ о производстве меня «за подвиги в сражении с неприятелем у села Бородино» в капитаны 2 ранга. Учитывая оперативность моего производства, думаю, здесь не обошлось без участия Багратиона, который самолично отписал о моих заслугах императору и расписал их в превосходных степенях. Насколько я помнил, мой пращур никакой перемены в чинах после Бородино не получил. А это значило, что я не только теперь обогнал его в карьере, но и еще раз, пусть самую малость, но изменил течение истории. По случаю своего производства, я, как водилось, не только в ХХI веке, но и в веке XIX, проставился своим сослуживцам. В этом смысле в российской армии никаких изменений я не заметил.

Свободное время офицеры штаба, как и раньше, проводили у гостеприимного Коновницына. Никакой мебели не было. В сенях глиняный пол толстым слоем устилали соломой, сверху набросали попон, ковров и бурок. Так организовался своеобразный штабной клуб, где обедали и ужинали, а кроме того спали вповалку офицеры штаба, адъютанты и заезжие гости. Там же курили трубочки, гоняли чаи и калякали на всевозможные темы. Народу всегда в сенях было не протолкнуться, но, как это, ни странно, всем хватало места и поесть, и поспать.

В целом штаб Главной армии, при ближайшем рассмотрении оказался настоящей «банкой с пауками». Первым из «пауков» был Беннигсен, все еще не терявший надежду когда-нибудь свалить Кутузова и самому стать главнокомандующим. Беннигсен всюду кричал о дряхлости главнокомандующего, хотя сам был ровесником Кутузова. К Беннигсену примыкали родственники царя, молодые, но ядовитые генералы – герцог Вюртембергский и принц Ольденбургский. Отдельную партию представлял мой новый знакомец сэр Роберт Вильсон, имевший непонятно зачем некие полномочия от Александра Первого. Вильсон был ганноверцем по происхождению, а значит земляком Беннигсена, и в чем-то его единомышленник. Свою линию гнул и, оказавшийся не у дел, и московский губернатор Ростопчин, живший здесь же при штабе. С Кутузовым они на дух не переносили друг друга. Сам себе на уме был и внешне доброжелательный, но всегда державший камень за пазухой, самолюбивый и злой на язык Ермолов.