Джиллиан оторвала взгляд от платья, встала и закрыла ставни.
– Надеюсь, мистер Камерон не простудится, – заволновался Уилтон.
Джиллиан не раз оказывалась довольно близко к их непрошеному гостю и знала, что внутри у него горел неукротимый жар, жар, который охватывал все, что находилось рядом с ним.
– Он не простудится, отец.
– Правильно, он здоровый парень. Но тебе надо было надеть это платье ради него, Джиллиан, – тогда доктор Смит ушел бы сегодня работать с образом красивой женщины в душе. Когда твоя мама провожала меня в дорогу, она старалась выглядеть как можно лучше, и это меня вдохновляло.
– Доктор Смит не работает сегодня вечером, и, пожалуйста, не сравнивай Камерона Смита и меня с собой и мамой.
Однако Уилтон был слишком захвачен своими воспоминаниями, чтобы обратить внимание на ее просьбу.
– О, твоя мама так хотела видеть, как ты повзрослеешь и влюбишься, Джилли! – Он расстегнул ремешок, который всегда носил на шее, и открыл маленький медальон, чтобы посмотреть на спрятанную в нем миниатюру. – Она говорила мне, что научила бы тебя искусству носить яркую одежду, потому что ты сложена не хуже ее. Еще она хотела научить тебя как-то по-особому причесываться. – Его взгляд перескочил с ее тусклого платья на туго стянутые в узел волосы. – Если бы я был внимательнее, когда она об этом говорила! Ты была слишком мала, когда моя дорогая супруга умерла, и, конечно, ничего не помнишь.
– Я помню, что она была красивая.
Пока убийцы не изуродовали ее. Больше Джиллиан ничего не видела, потому что мама кричала: «Беги, Джилли, беги домой…»
– Я считал, что она была очень красивая, – прошептал Уилтон, – но она так не думала и говорила, что я смотрю на нее глазами сердца, а не рассудка. Кстати, Джиллиан, что ты об этом скажешь? – Он вложил ей в руку открытый медальон.
Джиллиан тысячу раз смотрела на эту миниатюру. Она всем сердцем хотела, чтобы образ матери стал более реальным, чем случайный обрывок в памяти или улыбающееся изображение на выполненном маслом портрете.
Легким прикосновением Джиллиан погладила лицо на миниатюре. Те же волосы, те же глаза, тот же нос она видела, глядя в зеркало, но было и едва уловимое различие. Черты лица Элизабет Боуэн не были красивы, но у нее был вкус, который Джиллиан в себе развить не сумела.
– Камерон смотрит на тебя глазами сердца, – сказал Уилтон.
От мысли, что Камерон Смит смотрит на нее хотя бы с десятой частью того чувства, которое испытывал отец к ее матери, сердце Джиллиан бешено заколотилось.
– У него нет сердца.
– Глупости. Без сердца он бы умер.
– Я сказала это не в буквальном смысле, папа. Он просто… притворяется, что я ему интересна, чтобы обманом привлечь меня к себе.
– О, неужели ему нужно прибегать к уловкам, чтобы понравиться? По-моему, Смит красивый парень. В деревне дамы были им просто очарованы.
– Папа, не надо, пожалуйста. – Джиллиан отчаянно хотелось прекратить этот разговор. Плохо уже то, что ее отец лелеял романтические планы относительно нее и этого негодяя, но еще хуже казался ей тот трепет, который охватывал ее, когда она представляла, как кружится перед Камероном в золотистом платье и смотрит в его темно-синие глаза, теплые и одобряющие.
Пожалуй, надо сжечь это злополучное платье, и она его сожжет. Да, сожжет! Она даст Камерону еще один день, чтобы избавиться от платья, а потом искромсает золотистую материю на куски и бросит их в огонь.
– Не мешало бы снова оставить для него зажженную свечу, сегодня ветер особенно завывает… – задумчиво произнес Уилтон.
– За последние дни он изучил в округе каждый дюйм. Ему не нужна зажженная свеча, чтобы найти дорогу домой.
Отец посмотрел на нее с грустью.
– Я не сознавал, что тебе не у кого было учиться женской мягкости, Джиллиан, и теперь жалею, что слишком любил твою мать, из-за чего не женился второй раз. Этим я сильно навредил тебе.
Ну вот, теперь отец думает, что ей не хватает женской сердечности – и это после всего, что она сделала за последние годы, чтобы защитить его. Ей стало до боли обидно. Колени ее подкосились, и она рухнула на стул, а Уилтон потихоньку зашаркал по коридору к своей спальне.
Джиллиан не представляла, как долго ей удастся выдержать все это. Она закрыла глаза и сделала глубокий шумный вдох, а затем собрала всю свою волю и окружила себя ею, как накидкой. Камерон Смит сказал, что отберет три недели ее жизни. Прошло четыре дня, только четыре. Осталось семнадцать. В каком-то отношении бесконечные, но вынести их можно. Она вытерпит еще семнадцать дней.
Джиллиан встала, чтобы в последний раз за этот вечер подложить дров в камин, и тут обнаружила, что Камерон об этом уже позаботился: аккуратно отгреб золу и положил в огонь внушительную охапку поленьев. И все же она готова была поспорить на свое лучшее ожерелье, что ему не пришлось сражаться с чурбаками так, как иной раз приходилось ей. Он даже не спросил, не возражает ли она против того, что он взял на себя ее работу.