Сейчас Джастин горько раскаивался, что вел себя с Изабель так грубо. Было настоящей трусостью попытаться уйти от неизбежного разговора, тем более – приказывать не заговаривать с ним об Алисии и не упоминать ее имени в его присутствии. В какой-то момент Джастину даже показалось, будто днем он говорил с Изабель тоном своего отца, в той самой холодной и деспотичной манере, которую сам он всей душой ненавидел. Он вспомнил, что прекрасные глаза Изабель были, весь вечер затуманены печалью, даже во время праздничного обеда, который так старательно приготовила для них Мег. Изабель стала более сдержанной, словно отдалилась от него, и согревающая душу близость, которой они наслаждались с последнего дня своего пребывания в Сире, пропала.
– Изабель, – заговорил он, медленно направляясь к ней, – я надеюсь, твой первый день в Тальваре прошел приятно. Мне очень жаль, если я сделал… или сказал что-то, что обидело или задело тебя.
– Мой день действительно прошел очень приятно. Вы так добры ко мне, милорд, да и все ваши люди тоже. Я сидела здесь и горько сожалела, что моим родителям не суждено узнать, женой какого чудесного человека я стала. Умирая, мама страшно беспокоилась о том, что будет со мной и Сенетом… Как бы она радовалась теперь, узнав, что сэр Джастин Болдвин пожелал сделать меня своей женой! – Она, наконец, подняла голову и посмотрела ему в лицо.
Изабель едва ли можно было назвать красивой – в ней не было ни малейшего сходства с женщинами, которых все находили прекрасными. Волосы ее не были светлыми и тонкими, кожа не отличалась прозрачной бледностью, а черты лица и фигуру вряд ли можно было счесть деликатно-утонченными. Ей, наверное, никогда не удастся придать себе сходство с Девой Марией – этим приемом многие в обществе восхищались, им в совершенстве владели и Алисия, и леди Эвелина. Нет, Изабель была совершенно иной. Ее черные густые волосы блестели и переливались как вороново крыло, кожа была гладкой и смуглой, оливкового оттенка, напоминая о том, что в жилах ее течет французская кровь, а четко обрисованные черты лица и фигура поражали своей чувственностью. Широко расставленные синие глаза казались столь удивительно бездонными, что Джастин был уверен: он никогда не устанет изумляться их глубине, как не устанет смотреть в них.
– Простите, но я так глупа, – прошептала она.
– Ты ничуть не глупа. Мне тоже жаль, что я не успел познакомиться с твоими родителями. Жаль, что я не могу просить твоего отца благословить наш брак.
Изабель слегка порозовела и поспешно отвернулась.
– Вы очень добры, милорд, но, право же, в этом нет необходимости.
Неужели она думает, будто он говорит все это лишь по доброте душевной? Господи, если бы Изабель догадывалась, какое наслаждение доставляет ему сама мысль, что теперь она – его жена, она, наверное, поняла бы, что он говорит с ней совершенно искренне. Но, узнав, как страстно он в эту минуту желает обладать ею, наверное, испугалась бы. Хотя испуг ее длился б недолго. Джастин был совершенно уверен лишь в одном: он знает, как сделать женщину счастливой. Шлюхи, живущие в Брайарстоуне, научили его всему, что только можно представить. Но ведь Изабель не просто женщина – она еще девственница, а до сих пор Джастину ни разу не доводилось делить ложе с девственницами. Он попытался восстановить в памяти свои собственные ощущения и припомнил преследовавшую его неуверенность, сменившуюся радостным изумлением. Ему пришло на ум, как дразнили его потаскушки из Брайарстоуна – ведь это чистая правда, что до приезда туда он ни разу не был близок ни с одной женщиной. Поддразнивание сменилось более приятными ощущениями. Женщины передавали его друг дружке по очереди, и каждая, казалось ему, была желаннее и соблазнительнее предыдущей. Когда все закончилось, он окончательно выбился из сил и не мог даже пошевелиться, и голова у него кружилась от пережитого наслаждения, а мучившие его в течение долгого времени страхи забылись. Джастин подумал, что именно так ему хочется любить Изабель. Любить, чтобы голова ее кружилась от наслаждения.
Он медленно прошел по комнате, аккуратно задувая свечи одну за другой, и увидел, что Изабель следит за его движениями округлившимися глазами.
– Изабель, ты должна мне сказать, хочешь ли ты, чтобы я остался, – сказал он, приблизившись к последней свече у изголовья кровати.
– Что вы такое говорите, милорд? – ее еле слышный голос заметно дрожал.
– Ты хочешь, чтобы я остался с тобой сегодня ночью? – спросил он, бесшумно переступая босыми ногами и подходя к ее постели. Теперь комнату озаряло лишь танцевавшее в камине пламя, и свет и тени постоянно вздрагивали, перебегая с места на место. – Ты готова стать моей женой?
Он протянул руку, и она с готовностью вложила пальцы в его ладонь, позволяя ему поднять ее на ноги.
– Я думала, что… как только мы доедем до Тальвара… вы сказали, что тогда мы…
Руки Джастина обвились вокруг ее талии, и сквозь тонкую ткань сорочки он почувствовал, как напряглось тело Изабель.