Похититель теней

Психиатр поспешил расхвалить плюсы своего лечения: он-де уже несколько дней успешно работает с больным.

— А у вас, — Фернштейн повернулся ко мне, — нет никаких других объяснений этому внезапному улучшению?

— Никаких, профессор, — ответил я, опустив голову.

— Вы уверены? — настаивал он.

— Я не успел изучить карту этого пациента, я больше работаю в отделении «Скорой»…

— Стало быть, мы должны заключить, что команда психологов преуспела в своей работе, и приписать всю заслугу ей? — перебил он меня.

— Я не вижу причин думать иначе.

Фернштейн отложил листок и подошел к мальчику. Мы с Софи переглянулись — она была вне себя. Старый профессор погладил ребенка по голове.

— Я рад, что тебе лучше, малыш. Теперь мы будем постепенно тебя подкармливать и, если все пойдет хорошо, через несколько дней вынем иглы из твоей руки и вернем тебя родителям.

Обход продолжился. Когда он был закончен, студенты разошлись каждый по своим делам.

Фернштейн окликнул меня, когда я уже уходил:

— На два слова, молодой человек!

Софи тотчас подошла и встала между нами.

— Я полностью разделяю ответственность за происшедшее, профессор, это моя вина.

— Я не знаю, о какой вине вы говорите, мадемуазель, так что лучше вам помолчать. У вас наверняка есть работа, вот и ступайте.

Дважды повторять Софи не пришлось, она оставила меня наедине с профессором.

— Правила, молодой человек, — сказал он мне, — существуют для того, чтобы вы приобрели опыт, не убив слишком много пациентов, приобретенный же опыт позволяет вам от них отступать. Я не знаю, как вам удалось совершить это маленькое чудо и что натолкнуло вас на верный путь, буду признателен, если когда-нибудь вы со мной поделитесь, мне ведь история известна только в общих чертах. Но не сегодня, иначе мне придется вас наказать, а я из тех, кто считает, что в нашей профессии важен результат. Пока же советую вам подумать о педиатрии, когда будете выбирать интернатуру. Если у человека дар, жаль зарывать его в землю, право, жаль.

С этими словами старый профессор повернулся и ушел, не простившись со мной.

Сменившись с дежурства, я вернулся домой озабоченный. Весь день и всю ночь меня не покидало ощущение незавершенности, оно тяготило, хоть причины его я понять не мог.

* * *

Неделя выдалась адская, отделение «Скорой помощи» было переполнено, и мои дежурства затягивались много дольше положенных суток.

С Софи я встретился в субботу утром; глаза у меня к тому времени совсем ввалились.

Мы назначили встречу в парке у пруда, где дети пускали кораблики.

Софи пришла с корзинкой, в которой лежали яйца, соленья и паштет.

— Держи, — сказала она, протягивая ее мне, — это фермеры принесли для тебя вчера в больницу, ты уже ушел, и они попросили меня передать.

— Ты можешь поручиться, что паштет не кроличий?

— Нет, свиной. Яйца прямо из-под курицы. Приходи сегодня ко мне, я приготовлю тебе омлет.

— Как твой больной?

— Розовеет с каждым днем, скоро совсем выздоровеет.

Я откинулся на спинку стула, сцепив руки на затылке, и подставил лицо теплым солнечным лучам.

— Как ты ухитрился? — спросила Софи. — Три психолога ничего не смогли добиться, а тебе за несколько минут в саду удалось…

Я слишком устал для логического объяснения, которого она от меня ждала. Софи хотела разумных доводов, которых у меня сейчас просто не было. Я даже не успел задуматься, слова вырвались сами собой, словно какая-то сила заставила меня сказать вслух то, в чем я не смел признаться даже самому себе.

— Мальчик ничего мне не сказал, я узнал, отчего он страдает, от его тени.

В глазах Софи я вдруг увидел то же скорбное выражение, с каким посмотрела на меня мама однажды на чердаке.

— Вовсе не учеба мешает нашим отношениям, — сказала она, и губы ее дрогну ли. — Наш плотный график — только предлог. Истинная причина в том, что ты мне не доверяешь.

— Возможно, дело и правда в доверии, иначе ты поверила бы мне, — ответил я.

Софи встала и ушла. Я еще посидел немного, и тут тихий голос изнутри назвал меня дураком. Я вскочил и кинулся за ней вдогонку.

— Мне просто повезло, вот и все, я задавал ему правильные вопросы. Я отталкивался от своего детства, спросил, не потерял ли он друга, расспрашивал о родителях, так постепенно и выведал, где зарыта собака… то есть кролик. Повезло и только, никакой моей заслуги тут нет. Почему ты придаешь этому такое значение? Он ведь выздоравливает, это главное, разве нет?

— Я часами просиживала у постели этого малыша и ни разу не услышала его голоса, а ты уверяешь меня, что за несколько минут выведал все про его жизнь?

Никогда еще я не видел Софии в таком гневе.

Я обнял ее — и сам не заметил, как моя тень пересеклась с ее тенью.

«У меня нет никаких талантов, я ни в чем никогда не блистала, мои учителя не раз мне это повторяли. Я была не той дочерью, о которой мечтал мой отец, впрочем, он все равно хотел сына. Не очень красивая, я, подрастая, делалась то слишком худой, то слишком толстой. Я стала хорошей ученицей, но далеко не лучшей… Я не помню, чтобы он меня хоть раз за что-нибудь похвалил. Ничто во мне ему не нравилось».