Похититель вечности

Мы поженились в субботу, в октябре, в маленькой часовне на восточной стороне Голливудских холмов. На церемонии присутствовало человек восемьдесят, в основном — светские приятели из нашего круга, много людей со студии, несколько газетных обозревателей, пара литераторов. Мы были известны уже тем, что были известны, и нас обожали за то, что мы вызывали обожание, поэтому все теперь желали восславить нашу славу. Мы были Матье и Констанс, Мэтт и Конни, знаменитая пара, светские любимцы, предмет городских сплетен. Дуг подвернул лодыжку на теннисном матче и прибыл на костылях, опираясь, как водится, на Мэри, — все ужасно с ним носились, хотя травма была пустяковой. Прибыл и Уильям Аллан Томпсон, и поскольку ходили слухи, будто Уоррен Хардинг[21] собирается назначить его министром обороны, он, разумеется, тоже привлекал всеобщее внимание. (В итоге он лишился работы, когда разразился скандал с публичным домом, и Сенат наложил вето на его назначение; впоследствии он крупно проигрался и в 1933 году покончил с собой — в тот самый день, когда Ф. Д. Р.[22], его заклятый враг, был избран президентом на первый срок). Мой юный племянник Том приехал из Милуоки, где он жил со своей женой Аннетт, — я был рад возобновить с парнем отношения, хоть и считал его неотесанным. Похоже, его больше интересовали знакомства с кинозвездами, чем разговоры о собственных планах на жизнь; кроме того, меня удивило, что он не привез молодую супругу — познакомиться со мной. Когда я отчитал его за это, он признался, что она недавно забеременела и ее тошнит с утра до вечера при одной только мысли о каком бы то ни было путешествии. Я же не хочу неприятностей на своей свадьбе, так что все равно лучше оставить ее дома. Чарли и Амелия прибыли под руку: он, как обычно, ухмылялся, однако теперь эта улыбка лишь злила меня, а у нее были красные глаза и потерянный вид. Она едва узнала меня, когда я подошел и поцеловал ее в щеку. Она выглядела измученной, точно жизнь с Чарли подавляла ее, и я не питал особых надежд на их счастливое совместное будущее, равно как и на ее будущее вообще.

Церемония была простой и быстрой, нас объявили мужем и женой, и свадебное празднество переместилось под огромный тент, возведенный чуть поодаль от особняка, — там подавали обед, сопровождавшийся танцами и попойкой. На Констанс было простое, облегающее фигуру платье цвета слоновой кости, кружевная вуаль скрывала ее прекрасное лицо, и я видел лишь нечеткий абрис, пока мы стояли у алтаря. Позже она эту вуаль откинула, и ее лицо озарила радостная улыбка — моя юная жена выглядела абсолютно счастливой. Даже когда Чарли поздравил и поцеловал ее, она только улыбнулась, ни словом не намекнув на их тягостную связь, способную омрачить наш день. Просто один из гостей — она его почти не замечала, ибо мы не могли наглядеться лишь друг на друга.

Произносились речи. Дуг назвал меня «везунчиком», а Чарли громко вопрошал, почему он сам не решился сделать предложение, — а затем рассмешил всех, добавив: он понял, что я не нахожу его привлекательным и все равно бы его отверг. Даже мы с Констанс сочли его забавным, и я неожиданно проникся к собратьям–человекам теплыми чувствами, которых не испытывал уже лет шестьдесят или семьдесят. Мы танцевали допоздна; Констанс исполнила великолепное танго с юным официантом–испанцем, и это был один из самых эффектных номеров вечера. Парнишка — ему было не более семнадцати — весь вспыхнул от гордости за свой успех на танцполе, и его смуглое лицо запылало от смущения еще гуще, когда после танца партнерша поцеловала его в губы. День был чудесным но, оглядываясь назад, я понимаю: беда была почти неизбежна.

Констанс пошла переодеваться — мы уезжали ночным экспрессом во Флориду, откуда намеревались отплыть в трехмесячный медовый круиз. Я стоял в одиночестве под тентом, потягивая банановый молочный коктейль, — я решил не пить слишком много в такой день. Мой друг, банкир по имени Алекс Тремсил, подошел пожелать мне счастья, и мы оживленно беседовали о женах, супружеских обязанностях и тому подобном, когда я заметил Чарли: он бродил по лужайке с юной девушкой, дочерью (как мне показалось) одного из Ричмондов. Ей было лет шестнадцать, и она очень походила на Амелию — настолько, что я не сразу понял, Амелия это или нет. Но оглядевшись, я заметил свою новую свояченицу — она брала себе что–то с подноса фруктов и слегка покачнулась, садясь; перепила шампанского, подумал я. Я испугался, что может случиться, увидь она сцену, развернувшуюся на лужайке. Мне хотелось, чтобы Констанс поторопилась, и мы как можно скорее уехали. Это не означало, что я не беспокоился за Амелию — она была очень славной, хоть и неблагополучной девушкой. Куда больше меня волновала моя молодая жена и, черт возьми, наше семейное счастье. Мне вовсе не хотелось, чтобы вся наша жизнь зависела от решения Констанс не позволять сестре делать собственные ошибки и самостоятельно справляться с их последствиями.