Похитители

– Хорошо, – ответил он. Потом позвал, даже не повышая голоса: – Дедуся! – Белая рубашка дядюшки Паршема тоже не слилась с темнотой, он подошел к нам, Ликург взял обе удочки, и мы стали подниматься по тропинке, обе собаки встретили нас, а затем мы вошли в дом, там горела лампа, и на столе стояла тарелка с едой для Ликурга, прикрытая полотенцем.

– Садись, – сказал дядюшка Паршем. – Ешь и рассказывай.

Ликург сел.

– Они все еще там, – сказал он.

– Их до сих пор не увезли в Хардуик? – спросил дядюшка Паршем. – В Пассеме нет тюрьмы, – объяснил он мне. – Их запирают в сарае за школой, пока не пришлют машину из Хардуика. Мужчин то есть. Женщин до сих пор не приходилось.

– Нет, сэр, – сказал Ликург. – Эти леди по-прежнему в гостинице, только у дверей полицейский стоит. В сарае один мистер Хогганбек. Мистер Колдуэлл уехал в Мемфис тридцать первым. Он и парнишку прихватил с собой.

– Отиса? – спросил я. – А нашли у него зуб?

– Вот уж чего не знаю, – сказал Ликург, продолжая жевать; он мельком взглянул на меня. – А конь в порядке.

Я пошел туда, посмотрел, как он там. Стоит в гостиничной конюшне. Мистер Колдуэлл внес перед отъездом залог за мистера Маккаслина, чтобы ему можно было присматривать за конем. – Ликург продолжал есть. – Поезд в Джеф-ферсон отходит в девять сорок. Как раз поспеем, если поторопимся. – Дядюшка Паршем вынул из кармана огромные серебряные часы, посмотрел на них. – Как раз поспеем, – повторил Ликург.

– Я не могу, – сказал я. – Я должен ждать. – Дядюшка Паршем опустил часы в карман. Он встал. Негромко позвал:

– Мэри! – Она была в чистой половине. Я не слышал ни звука – и вдруг она возникла в дверях.

– Уже постелила, – сказала она. Потом Ликургу: – Тебе тюфяк в сенях положен. – Потом мне: – Будешь спать на кровати Ликурга, как вчера.

– Зачем мне кровать Ликурга, – сказал я. – Я и с дядюшкой Паршемом могу лечь. Мне это не помешает. – Они смотрели на меня, совершенно неподвижные, совершенно одинаковые. – Я сколько раз спал с Хозяином, – сказал я. – Он тоже храпит. Мне это не мешает.

– С хозяином? – спросил дядюшка Паршем.

– Мы так дедушку называем, – объяснил я. – Он тоже храпит. Мне это не мешает.

– Пусть спит со мной, – сказал дядюшка Паршем. Мы пошли к нему в спальню. Фарфоровый абажур на лампе был разрисован цветами, в углу стоял большой портрет в золоченой раме на золоченой подставке: женщина, еще не старая, но в старомодном платье; кровать была прикрыта таким же, как у Ликурга, ярким лоскутным одеялом, а в камине даже сейчас, даже в мае тлели угли. Еще там был стул, была качалка, но я не сел. Вошел в комнату и остановился. Дядюшка Паршем вернулся, он был уже в ночной рубашке и на ходу заводил часы. – Раздевайся, – сказал он мне. Я разделся. – Разве мама позволяет тебе дома спать без всего?

– Нет, сэр, – сказал я.

– Ты хоть что-нибудь с собой захватил?

– Нет, сэр, – сказал я. Он положил часы на каминную доску, подошел к двери и сказал:

– Мэри! – Она отозвалась. – Принеси чистую рубаху Ликурга. – Мы подождали, Мэри приоткрыла дверь и просунула в щель рубашку. Он взял ее. – Надень, – сказал он. Я подошел к нему и надел рубашку. – Ты молишься перед сном в постели или на коленях?

– На коленях, – сказал я.

– Помолись, – сказал он. Я стал на колени у кровати и прочитал молитву. Постель была уже приготовлена. Я забрался в нее, он потушил лампу, и я услышал скрип пружин, и хотя луна в ту ночь взошла поздно и стояла еще невысоко, но в спальню она уже глядела, и я увидел его, черно-белого на белой подушке, его белые усы и эспаньолку, он лежал на спине, скрестив руки на груди. – Завтра утром повезу тебя в город, повидаем мистера Хог-ганбека. Если он скажет – ты все здесь сделал, что мог, и пора тебе домой – согласен тогда уехать?

– Да, сэр, – сказал я.