Перед наступлением сумерек мы вернулись в Сур и отправились гулять по берегу. Бродили до тех пор, пока не стемнело и ничего нельзя было увидеть, кроме холодного прибоя. Гуляли молча, в словах не было надобности. Это было наше место, здесь мы полюбили друг друга. Позже вернулись в дом, Дев собрал ветки и развел в камине огонь. Мы сидели рядом, касаясь пальцами и коленями, и пили подогретый эль. Почти час мы соблазняли друг друга глазами. Сначала прогулка на холодном ветре и пенистый прибой, потом обжигающий огонь, как раз нужное количество теплого эля и оргия ожидания и предвкушения наслаждения… Когда в конце концов мы занялись любовью, завернувшись в одеяло, все произошло на удивление быстро. Прошло каких-то полминуты, а я уже отключилась в объятиях Дева.
Проснулась я от шума: ветер сорвал ставню и колотил ей. Огонь в камине погас, и только несколько причудливых красных ниток все еще продолжали цепляться за стены из серого пепла. Дев по-прежнему обнимал меня. Я знала, что он ни на минуту не сомкнул глаз.
— Собираюсь заняться живописью, — неожиданно сообщил он.
Вот так просто взял и сказал об изменении своих жизненных планов. И это в то самое время, когда ему оставалось меньше года до получения докторской степени по ядерной физике.
Я знала, что Дев говорит не о простом увлечении, которым собирается заниматься в свободное время. Когда мистер Кауфман решает чем-нибудь заняться, он забывает обо всем остальном и занимается только выбранным делом. В пятнадцать лет он решил стать гроссмейстером и на полтора года забыл обо всем на свете, кроме шахмат. Дев даже перестал ходить в школу, правда, его никто и не заставлял ходить туда, поскольку к пятнадцати годам он полностью прошел программу первого года обучения в колледже.
Через полтора года произошли два события. Во-первых, Дев обнаружил, что не обладает той крайней степенью фанатизма, необходимого, чтобы стать лучшим в мире шахматистом. А во-вторых, он сделал большое открытие: оказывается, на свете существовали девушки. Поэтому Кауфман бросил шахматы и сейчас никогда в них даже не играет.
В девятнадцать, после окончания колледжа, Дев взялся за гоночные машины формулы 7. Сейчас он мог бы стать лучшим в мире гонщиком… или его бы не было в живых… но авария, после живописного рассказа о которой у меня волосы встали дыбом, на пару месяцев приковала его к больничной койке. После аварии у него так сильно испортилось зрение, что он никогда не смог больше сесть за руль гоночной машины.
«Давай не будем сейчас говорить об этом», — попросила я.
Но Дев и не собирался говорить об этом. Его вовсе не интересовало мое мнение. Он уже все решил и не собирался ничего со мной обсуждать. Дев Кауфман всегда все решал за других.
Почти весь день я откладывала звонок Филисии, пытаясь придумать, как бы ее хоть немного успокоить.
Около четырех в дверь позвонили. На пороге спокойно стоял улыбающийся Сэм Холланд. Он по-прежнему был худым, но здорово загорел, и его глаза сейчас прояснились. Я пригласила Сэма войти, потом задала ему страшную взбучку. Бедняга до смерти перепугался, когда узнал, сколько тревог всем доставил. Он и не собирался исчезать, поклялся Сэм. Разве мы с Девом не получили письмо, в котором он благодарил нас за участие? Разве Филисия не получила его письмо? Он оставил оба письма владельцу мотеля в Индайо, где остановился переночевать во время своих странствий, и попросил отправить их. Письма объясняли многое, но не все. Я затащила его в спальню, сунула в руки телефон и закрыла дверь.
Через двадцать минут Сэм вышел в подавленном настроении.
«Все в порядке, — не очень весело сообщил он. — По крайней мере, мне кажется, будто все в порядке». Мы выпили, и Сэм рассказал мне о своем путешествии. После четырех дней бездельничанья в Биг Суре он прекрасно отдохнул, но по-прежнему был не в настроении выступать с полдюжиной лекций, которые значились у него в расписании. Поэтому он отменил их и отправился в долину Сан-Джоакин посмотреть, как идут дела у сезонных сельскохозяйственных рабочих. Там он взял несколько интервью для будущей статьи, которую собирался при случае написать. Потом поехал дальше на юг, добрался до Мексики и вернулся обратно.