Похитители бриллиантов

— О, я тоже! Я горячо верю, что скоро придет Альбер, и моя уверенность дает мне сверхчеловеческие силы. Он придет, я это чувствую, и наши страдания кончатся. Вы увидите, Эстер, как эти свирепые бандиты разбегутся, едва он появится. Он храбр и силен, как лов, и никто из них не выдержит его страшного взгляда. Если бы вы только знали, как эти буры боятся его!..

— Повторяю вам: я надеюсь. Хотя нам остается так мало времени. Нужно чудо…

— Альбер его совершит.

— Если бы эти негодяи искали только клад! Но увы! Вот уже неделя, как наш тюремщик держит нас взаперти, но они знают, что мы находимся здесь. Вы видели, как они настойчиво рассматривали наш фургон, когда упустили из рук того человека, из-за которого я осталась сиротой? Я долго жила среди золотоискателей. Я знаю, на что способны эти люди. Их ведь ничто не удержит…

— Ну что ж, мы умрем, но позора не примем.

Тем временем друзья Корнелиса и Питера, видимо, несколько успокоились и в надежде на скорое разрешение всего дела стали петь песни. Несколько человек подняли труд того, которого подстрелил Клаас, и стащили в речку. Другие сопровождали эту мрачную похоронную процессию, выплясывая бешеную фарандолу и крича:

— Сокровища кафрских королей!

Этот крик, повторенный тысячу раз, прокатывался по лесу до самых берегов Замбези.

ГЛАВА 14

Клаас обдумал план обороны. — Заросли эвфорбий. — Приготовления к ночной экспедиции. — Мнение бура о револьверах. — Клаас узнает, как попала в руки его преподобия карта, украденная у Жозефа. — Братья-враги. — Отравление реки. — Страшные последствия купанья. — Ужасные свойства эвфорбий. — Не на чем ехать. — Гроза. — Наводнение.

В ожидании, когда наступит ночь, под прикрытием которой он надеялся избавиться от своих врагов, Клаас сидел, уставившись взглядом в ту сторону, откуда доносилось пение, и мучительно думал. Отбросив несколько планов, как неосуществимые, он с настойчивостью дикаря перебирал все новые и новые, один смелей другого, но пришлось отказаться и от них: они были не под силу одному человеку, да и времени было мало. Солнце уходило на запад очень быстро, и Клаас стал считать минуты с чувством человека, приговоренного к смерти. Он был близок к отчаянию, когда взгляд его внезапно упал на скалы, доходившие до самой реки.

Странная растительность покрывала эти светлые гранитные глыбы. Она прилепилась ко всем извилинам, торчала из всех щелей. Это были твердые, бледно-зеленого цвета стволы, ровные, как свеча, и лишенные какой бы то ни было листвы. Трудно представить себе что-нибудь более унылое и более нарушающее приветливость окружающего леса. Ничего не может быть мрачней этих прутьев, похожих на бронзовых змей, воткнутых в стоячем виде в скалу.

Вздох облегчения, который можно было бы принять за вздох бизона, вырвался из груди Клааса. Бур улыбнулся и, подобно великому сиракузскому математику[146], воскликнул:

— Есть!

Он узнал молочай эвфорбию, опасное растение с острыми колючками, которое дает одновременно и масло и сок, таящие смерть для людей и животных. Он внимательно всмотрелся в скалы, измерил на глаз расстояние, сделал чуть недовольную гримасу, заметив, что оттуда слишком близко до расположения его врагов, затем со свойственной ему беспечностью пожал плечами, как бы говоря: «Все устроится. Посмотрим».

Затем он вернулся в переднюю часть фургона, которая служила ему жильем. Он вышел оттуда через несколько минут, держа в одной руке два крупнокалиберных револьвера, а в другой — бурдюк с буйволовым жиром. Хорошенько осмотрев оба револьвера и патроны, он убедился, что все в порядке, однако пробормотал:

— Не люблю я эти игрушки! Их почти не чувствуешь в руке. Хорошо стрелять из них невозможно. Кроме того, не люблю я эти пули — они не толще мундштука. Глубоко они не входят. Они расплющиваются, как монета, а выбить человека из строя они не могут… То ли дело доброе ружье и пульки восьмого калибра, да еще если к ним подбавлено немножко олова… Вот когда можно поработать! Но ведь у меня выбора нет, ничего не поделаешь… Сегодня ночью мне мое верное ружье служить не может. А эти бараньи ножки — это, как-никак, двенадцать выстрелов… Ладно, довольно болтать. Вот и солнце заходит. Приготовимся…

Он закрыл заднюю дверь фургона на засов и через деревянную перегородку обратился к обеим женщинам:

— Если вы услышите кое-какой шум, не пугайтесь. Я попытаюсь сделать все, чтобы вырваться отсюда.

Никакого ответа.

— Вы меня слышите, сударыня? Не бойтесь: вам ничто не грозит.

Обе пленницы хранили презрительное молчание.