— …и плот опрокинулся. Не понимаю, как ты спасся. Ты мне сейчас расскажешь. Во всяком случае, обломки вашего крушения попали в руки к моим хозяевам. А когда я увидел свой любимый карабин рядом с вашими, я понял, что вы напали на мой след. Негров чрезвычайно заинтересовало устройство карабина. Они едва знакомы с кремневым ружьем, а центрального боя и собачки они никогда не видали. Чернокожие вертели карабины и так и этак, заряжали и перезаряжали, а как стрелять — не догадывались. И кончилось тем, что они их обменяли на несколько плетенок пива из сорго. Само собой понятно, новые владельцы тоже не знали, что с ними делать и в конце концов забросили их, быть может рассчитывая сделать из них наконечники для стрел и копий. И как раз мой карабин достался при дележке одному человеку, на которого мне больше всего приходилось работать. Ты сам понимаешь, с какой завистью посматривал я на это великолепное ружье. Да будь оно у меня в руках — и, конечно, патроны, — я мог бы держать в страхе все племя!..
— Догадываюсь! Ты нашел целый арсенал в карманах своей куртки и собирался твердо потребовать освобождения! Ты родился в сорочке, дорогой Александр.
— Я этого не думаю. Мне еще пришлось немало натерпеться. Но уж если подвернулась удача, надо было ее использовать без промедления. Когда я убедился, что мои патроны в хорошем состоянии, я утащил свой карабин, освободил стволы от всякой всячины, которую эти дураки туда напихали, зарядил и сказал сам себе: «Ну, была не была!» Затем я улучил минуту, когда весь крааль был погружен в глубокий сон, и спокойно ушел, взяв направление на север. Стояла ночь, но луна светила великолепно.
— Per amica silentia lunae[114]
, — вставил Альбер.— Ну, это как сказать. Лягушки и цапли орали отчаянно. Но все-таки спасибо за цитату. Классики были бы польщены, если бы узнали, что их вспоминают на Замбези. Итак, я шагал с ожесточением человека, которому надоело ходить по воду, толочь сорго и получать жалованье в виде чамбока. Несмотря на всю мою осторожность, случилось то, чего я описался. Прошло каких-нибудь три часа после восхода солнца, и вдруг человек двадцать вооруженных туземцев показываются у меня в тылу. Я прислоняюсь к дереву и решаю, что уж если продам свою шкуру, то возьму дорого. А те орут, вопят и бегут прямо на меня. Я прицеливаюсь и думаю: авось они остановятся. Но ведь те олухи считали, что карабин не стреляет, бояться нечего. И вот они уже в двадцати шагах от меня и кричат, и извиваются, и гримасничают, и потрясают копьями. Ну, уж тут размышлять больше времени не было. Я выстрелил! Дружище, это был выстрел, как из пушки! Подумай: семнадцать граммов английского пороха! Три человека свалились замертво. Страшно было смотреть, что натворила разрывная пуля.
— Я думаю! Такой пулькой можно убить слона!
— На собственную беду, они стояли один позади другого.
— Ну что ж!..
— Бедняги!.. Больше стрелять мне не надо было — я остался хозяином положения. Они побежали, как стадо антилоп, и скрылись из глаз. Я получил свободу.
Рассказчик остановился, чтобы повернуть вертел с ароматной дичью, которая шипела над жаровней.