К миру звуков она питала подлинную страсть, в старых транзисторах копалась с упоением. Часами просиживала у приемника, ловила незнакомые станции на разных волнах и завороженно слушала иностранную речь на десятках языков вперемешку. Хозяйничала Аида и в моих кассетах, колдовала над ними, без конца перематывала, как клубки шерсти для вязанья. Эту кассету она тоже сотни раз прокручивала, пытаясь разобрать хоть что-то связное сквозь треск и хрип. Даже «чинила» ее и «подчищала» по советам профессора электроакустики, с которым она переписывалась, и вот, потратив не одну неделю, ухитрилась восстановить пять минут из шестидесяти. Меня кольнуло недоброе предчувствие, когда Аида вставила этот маленький черный прямоугольник в плейер. Я услышала обрывки диалога – говорили две женщины, одна помоложе, другая постарше. Первый голос был тоненький, и в нем звучали слезы. Второй – пожестче, с язвительными нотками. Слова то и дело прерывались каким-то свистом. Вот приблизительно что они говорили:
«-…одни несчастья приносит, потому что слабак, чего от него ждать… нет, как только вернусь, все выложу газетчикам, издателям… докажу… слово в слово… плагиат…
– …вправду сделаете? Не смешите меня… не способны…
– …плохо меня знаете… мало того, что подчинился, работал на вас не за страх, а за совесть… ненавижу.
– …жалкий человечишка… вертим им, как хотим… думала, вы от него без ума… выбросил вас из головы… плевать хотел, что вас сюда упрятали…»
(Тут фразы стали совсем неразборчивыми из-за помех и шумов, но чуть дальше диалог возобновился.)
«-…мечтала отомстить в минуты отчаяния… я уничтожила все доказательства его плагиата… (рыдания) все… не знает… правы… всего лишен… жаль его… предает инстинктивно, не по подлости, а от страха… (всхлипывания) люблю его еще сильней… помните, вы цитировали греческого философа: нет злых людей, они просто не ведают, что творят… не могу без него… снова жить с ним… единственной местью будет прощение…»
Я сразу поняла, кто эти собеседницы. Наверно, я побледнела как смерть, и мне пришлось лечь, чтобы не потерять сознание. Аида видела, что со мной неладно. Я отговорилась: мол, голова болит, съела что-то не то. Потом я еще несколько раз прослушала кассету. И выбросила ее. Аиде о поездке в «Сухоцвет» и о рассказе Бенжамена я ни словом не обмолвилась.