Похитители тел

– Медленно поначалу. Шары могли спланировать куда угодно, но случай привел их сюда. Упав на мусорную кучу у фермы Парнелла, они поначалу копировали всё живое, что было поблизости: жестянку со следами фруктов, деревянное топорище. Это естественные потери: их несут любые споры, пытаясь прижиться в неблагоприятных условиях. Одни гибнут, но другие падают, сдуваются или переносятся кем-то в нужное место. Всего один счастливый случай, и успех обеспечен. Обращенные рекрутируют других, обычно своих домашних. История вашей подруги Вилмы Ленц – типичный пример: подложил дядюшка шар в их подвал, и она обратилась. Или взять отца Бекки… – Бадлонг из вежливости не стал договаривать. – При первом же успешном исходе процесс перестает быть случайным. Один только Чарли Бухгольц, считывающий показания газовых и электрических счетчиков, обратил человек семьдесят: он имеет доступ в подвалы домов, и никто с ним обычно туда не спускается. Доставщики, сантехники, плотники тоже хорошо поработали – а когда в семье происходит хотя бы одно обращение, остальное завершается быстро. Случались и накладки, конечно, – огорченно вздохнул профессор. – Одна женщина, заглянув к спящей сестре, а затем обнаружив ее же в стенном шкафу гостевой комнаты, буквально сошла с ума. Некоторые, сообразив в чем дело, зачем-то начинали бороться, и последствия были самые неприятные. Самые большие трудности создавали дети, подмечающие самые мелкие и незначительные перемены во взрослых, но в целом всё совершилось легко и быстро. Не столь чувствительные натуры, как Вилма Ленц и вы, мисс Дрисколл, вообще ничего не заметили, потому что и замечать нечего. А чем больше обращенных становится, тем быстрее обращаются остальные.

В его рассуждениях я нащупал одно слабое место.

– Но вы сказали, что разница все-таки есть.

– Она незначительна и быстро стирается.

Но я уже напал на жилу и сдаваться не собирался.

– Я видел кое-что у вас в кабинете. Тогда это мне ни о чем не сказало, вспомнил только теперь. Припоминаю также, что говорила мне Вилма Ленц до своего обращения. Вы сказали, что работаете над чем-то и что эта работа много значит для вас.

– Да, верно.

Я подался вперед, глядя ему в глаза. Бекки взглянула на меня и тоже повернулась к нему.

– Знаете, почему Вилма поняла, что Айра в самом деле не Айра? Он не испытывал настоящих эмоций. Он только копировал их по памяти, хотя выглядел, говорил и вел себя точно как Айра. Нет эмоций и у вас, Бадлонг, – есть только память о них. Вы не знаете, что такое радость, страх, надежда, волнение. Всё вокруг вас такое же серое, как субстанция, из которой вы родились. Когда бумаги давно уже лежат на столе, это видно, профессор. Страницы теряют свежесть, желтеют, пылятся и прочее. Вы не прикасались к своим черновикам с того самого дня, как перестали быть Бадлонгом, потому что вам теперь все равно. Честолюбивые надежды и жажда открытий остались в прошлом. А ты, Мэнни? Что случилось с «Введением в психиатрию», над которым ты работал всё свое свободное время? Когда ты в последний раз заглядывал в свои записи?

– Ну что ж, Майлс, – тихо ответил Мэнни, – ты всё правильно понял. Мы просто хотели облегчить вам начальную стадию, а после конечной это уже ничего бы для вас не значило. Не так уж это и плохо, доложу я тебе. Что хорошего в тех же амбициях? Неужели ты будешь скучать по сопряженным с ними тревоге и стрессу? – Я видел, что он говорит совершенно искренне. – Ты обретаешь покой, сохраняешь аппетит и все так же любишь читать…

– Читать, но не писать, – сказал я. – Воля к труду, надежда, творческие муки – всё уходит, Мэнни, ведь так?

– Не спорю, Майлс. Ты, похоже, обо всем уже догадался.

– Жизнь без эмоций, – задумчиво произнес я. – Скажи, Мэнни, можешь ли ты заниматься любовью? Иметь детей?

– Ты, думаю, понял, что и это нам недоступно. Хочешь знать всю правду? – вопросил он чуть ли не с гневом. – Ладно, сам напросился. Процесс дублирования несовершенен, и это понятно. Все копии, как составленные физиками-ядерщиками искусственные структуры, нестабильны и неспособны удержать форму. Мы недолговечны, Майлс, – он небрежно махнул рукой. – Умрем самое большее лет через пять.

– Не только вы, но и всё живое, – мягко предположил я. – Животные, деревья, трава. Верно, Мэнни?

Он с усталой улыбкой подошел к окну, где на небе уже проглядывал бледный месяц, затянутый легкой дымкой.

– Посмотри на луну, Майлс: она мертвая. С тех пор, как человек начал ее изучать, с ней не произошло ровно никаких изменений. Никогда не задумывался, почему так случилось? Почему умерла Луна, соседка Земли, а некогда вообще ее часть? Раньше она была живая – и она, и все другие планеты, что вращаются вокруг одного животворящего Солнца, – к примеру, Марс. В его пустынях до сих пор сохранились следы прежних его обитателей. Теперь пришла очередь Земли, а когда умрут все планеты этой системы, споры снова отправятся в космос – не важно, куда и надолго ли. В конце концов они куда-нибудь да прибудут. Паразиты Вселенной, как верно назвал их Бадлонг, станут последними, кто в этой Вселенной выживет.