Похитители завтрашнего дня

Нет, в подобных дедах надо быть крайне осторожным. Если человек начинает рассказывать каждому встречному и поперечному о чем-либо, известном только ему одному, его немедленно записывают в сумасшедшие. Этот ярлык не так-то просто отодрать. И вот ты сидишь в своем отделе, а за твоей спиной шушукаются. Идешь но коридору – в тебя тычут пальцами. Отовсюду несется шепоток: «А-а, это тот самый, который недавно свихнулся?..» Естественно, в такой обстановке очень даже легко выйти из себя, начать громогласно отстаивать свою правду, а людям только этого и надо: «Ах, он еще орет?!» Далее следует приказ о долгосрочном отпуске «для восстановления и укрепления расстроенной нервной системы». Путь наверх по служебной лестнице закрыт. Так и будешь до конца дней своих торчать на нижней ступеньке, с головы до ног обклеенный ярлыками: «неуравновешенный», «человек со странностями», «чокнутый», «тронутый» и прочее в том же роде. И ничего-то у тебя в жизни не будет, кроме чашки холодного риса, которую тебе сунет какой-нибудь сердобольный прохожий. Нет, живя в обществе, в условиях сложных человеческих взаимоотношений, лучше помалкивать и не высказывать оригинальных мыслей. А самое главное – не спешить. Люди не любят, когда им что-либо навязывают. Надо исподволь подготовить их, и тогда они уверятся, что честь открытия принадлежит им самим.

Вообще-то я уже раскаивался. И дернул же меня черт спьяну проболтаться о существовании Гоэмона! Но теперь отступать было поздно. Теперь надо переложить тяготивший меня груз на плечи фирмы, и дело с концом. И фирме хорошо, и мне легче.

– Гоэмон, – сказал я, сдерживая волнение, – пойдем, миленький! Наши киты ждут.

Гоэмон, очевидно вздремнувший после сытного обеда, вытаращил свои буркалы, глянул сразу вверх и вниз, потом скосился в мою сторону.

– Я сплю, почиваю, дрыхну, а ты опять расшумелся! – заворчал он. – Никакого порядка! Видно, придется еще разок…

Он протянул руку к своей черной шкатулке. Я едва успел его остановить.

– Погоди, Гоэмон, умоляю тебя! Если хочешь продемонстрировать свою шкатулку, сделай это в присутствии китов.

– Киты? – ноздри Гоэмона раздулись, словно он принюхивался. – Мускусные?

– При чем тут мускус?

– А в песне поется: «Мой дружочек кит, мускусный мой кит…»

– Да нет же, я говорю о членах совета дирекции.

– Члены?.. Ну ладно, пошли к твоим китам, раз они ждут.

Гоэмон, громко стуча гэта, вошел в конференц-зал и направился прямо к группе ожидавших его людей. Я бросился за ним, но – увы! – опоздал на полсекунды. Он схватил технического директора за подбородок и дернул кверху.

– Ты сказал – кит, – Гоэмон посмотрел в мою сторону, – а где же жабры? Или у китов не бывает жабер?

– Гоэмон, что ты делаешь?!.. – пролепетал я, заикаясь и дрожа, как лист на ветру. – Ты не понял! Кит – значит большой человек, есть у нас такое выражение…

– А-а… – Гоэмон с явным сожалением отпустил подбородок директора. – Эй, господин приятель большой человек, ты что же, из императоров будешь?

Директор, ответственный за планирование, позеленел и, дрожа от негодования, встал. Он славился на всю фирму своим преклонением перед императорским семейством.

– Тода-кун! – взревел этот верноподданный. – Кто он такой? Кто бы он ни был, иностранец или не иностранец, я не позволю ему оскорблять столь высокое и светлое имя! Уж не специально ли вы привели сюда этого человека, чтобы поиздеваться над нами?

– Гоэмон! – зашептал я, покрываясь липким потом. – Гоэмон, сколько раз я просил тебя выбирать выражения! Ты, конечно, здорово говоришь по-японски, но… понимаешь, в нашем языке есть некоторые тонкости… В общем ты все перепутал… то есть я… то есть ты… Император – это не кит, то есть кит не император… Тьфу, черт!.. Я хочу сказать, что китов, то бишь больших людей, много, а император – один. Император… это… это символ Японии, это… монарх… Нельзя так запросто трепать его имя… А если уж говоришь о нем, добавляй «светлый», «великий» или еще какое-нибудь такое слово…

– Чего пристал, прилип, присох? – недовольно заворчал Гоэмон. – Добавляй, добавляй… Великий, великий… А не подойдет «огромный», «жирный», «здоровенный»? Мои… мон… монарх… монополия… А-а, понял! У вас много этих… здоровенных жирных империй, монополий – Мицуй, Мицубиси…

У меня началась икота. Кто-то из инженеров прыснул. Директор по плановой части посинел, как астматик, страдающий удушьем. Он уже не говорил, а шипел:

– То-д-д-а-к-к-у-н-н! Ш-ш-ш-шо вы ему поз-з-зволяете?! Вон! Проч-ч-чь!

Похищение

Не так-то просто было успокоить директора и образумить Гоэмона. За эти несколько минут я похудел килограммов на десять – вся влага, содержавшаяся в организме, вытекла из меня в виде холодного пота.

Оно и понятно: я кланялся упрямому как осел и твердолобому как кокосовый орех директору, подмигивал инженерам, улыбался этому чудовищу, этой коробочке с сюрпризами – Гоэмону, а сам лихорадочно подсчитывал в уме сумму страховки по случаю увольнения со службы.