Похмелье

И здесь я хочу вернуться к сочинениям о современной литературе, написанным в феврале 1964 года. Старшеклассники особо выделили тогда книги, рассказывающие о честных, мужественных, благородных людях. В первую десятку вошли «Судьба человека» Шолохова, «Иду на грозу» Гранина, «Тишина» Бондарева, «Коллеги» Аксенова, «Живые и мертвые» Симонова, «Один день Ивана Денисовича» Солженицына, «До свидания, мальчики» Балтера, повести Айтматова, «Честь» Медынского, рассказы Паустовского. Даже в горькой правде ближе всего им было позитивное, утверждающее человека начало.

Ну а что мы можем сегодня предложить «юноше, обдумывающему житье, решающему, делать жизнь с кого». Зря мы издевались над этими словами Маяковского, ведь они так достоверны педагогически применительно к юности.

VIII

Лет двадцать пять назад ученики девятого класса еще до того, как на уроках мы говорили о Чехове, подарили мне на день рождения молоточек, на ручке которого были написаны слова из рассказа Чехова «Крыжовник»: «Надо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека стоял кто-нибудь с молоточком и постоянно напоминал бы стуком, что есть несчастные…». Я был тронут пониманием роли литературы и предназначения уроков литературы.

Но в последние годы все чаще приходится читать в сочинениях десятиклассников совсем другое. Вот несколько примеров из сочинений последних лет.

1997 год: «Невозможно заставить кого-то думать о несчастии других, если он сам не думает об этом без „молоточка“. „Человек с молоточком“ не должен стоять около счастливых людей, любой человек имеет право на счастье, и не нужно напоминать о черной болезни, нормальный человек сам будет помнить и переживать». «Что же теперь, чтобы не считать себя плохим человеком, он должен оставить все, к чему стремился всю жизнь, загнать себя в ряды обездоленных? От этого никому лучше не станет, а горе на земле только увеличится». «Он считает, что если у кого-то горе, то реветь должен весь мир. Ставить к каждому счастливому человеку человека с молоточком уже шизофрения».

2000 год: «По-моему, хорошо, когда человек счастлив, и непонятно, зачем человеку напоминать о несчастных людях». «Несчастные не должны стоять около счастливых и стучать молоточком, а пытаться что-нибудь сделать, добиваться своего идеала». «Человек всю жизнь стремился к чему-то, в чем-то себе отказывал ради своей цели и в итоге добился того, что хотел. Почему не может обрести он счастье, почему он должен думать о тех, кто по каким-то причинам не смог добиться того же, а не может спокойно сидеть себе и пить чай? Человек должен быть счастлив оттого, что хорошо ему, а не оттого, что хорошо всему миру». «По-моему, хорошо, когда человек счастлив, и непонятно, зачем человеку напоминать о несчастных». «Рассказ Чехова устарел. Все, кем стал человек, это его личная заслуга. Например, моя мама до шестнадцати лет росла в деревне, но все же поступила в институт, и теперь она позволяет мне получить хорошее образование. Она счастлива. И все это ее личная заслуга, и в том, что другая деревенская девочка не смогла поступить в достойное учебное заведение, маминой вины нет. У каждого есть шанс, но надо его правильно использовать».

С годами таких рассуждений становится все больше. В 2000 году — 40 процентов.

В сочинениях подростков многое верно и справедливо. За их суждениями огромные сдвиги в нашей жизни. Ориентиры — чувства, вкусы, образ мыслей, стремления — перемещаются к личному, частному, приватному. На мой взгляд, в этом перемещении устремлений и интересов человека к индивидуальному проявляется очеловечивание нашей жизни. Ведь еще недавно личное благополучие, собственные интересы объявлялись атрибутом чуждого нам буржуазного мира. Теперь хорошо известно, что ревнители этой идеологии к самим себе эти постулаты не применяли. Но нельзя не сознавать, какие тяжелые испытания, издержки, соблазны, деформации ждут нас на этом пути.

Порекомендовал одиннадцатиклассникам прочитать «Чернобыльскую молитву» Светланы Алексиевич. И вот как-то перед уроком вижу у себя на столе письмо. Читаю:

«Лев Соломонович!