Поход Александра

Арриан несомненно сочувствует смелости Каллисфена, который критикует пристрастие Александра к сверхчеловеческим почестям, его отступление от македонских и общегреческих обычаев. Даже если в соответствующих частях рассказа Арриан недостаточно резко выступает против такого поведения своего героя, уже одно то, что он весьма подробно рассказывает о возмущении Каллисфена и других македонцев и греков, свидетельствует, что в глубине своей души он сочувствует недовольным. А в конце произведения Арриан стремится объяснить проступки Александра. Нужно сказать, что эти объяснения очень похожи на оправдание. Он объясняет большинство проступков молодостью Александра, увлечением удачей, угодничеством окружения. Возведение своего рода к богам нужно было Александру для того, чтобы царская власть в глазах подданных была религиозно санкционирована. Чтобы как-то оправдать ее существование, Александру надо было обосновать ее божественным происхождением, показать, что она является просто продолжением царской власти «гомеровской» эпохи. Арриан должен был бы бичевать такое заблуждение Александра, настаивать на надуманности происхождения от божественных предков. Но вместо этого, замалчивая эту оскорбительную для греков фикцию, он выводил право Александра на царскую власть из величия его деятельности. Он призывает читателей к тому, чтобы они меньше подчеркивали предосудительную сторону его деятельности, а больше признавали историческую обоснованность его достоинств. Александр, так рассуждает Арриан, значительно уменьшает свои проступки тем, что он в них признается[59]. Угодничество окружения, выражающееся в восхищении его поступками, замечается и в толкованиях сновидений и предсказаний; они, мол, даже в интересах македонцев. Если же греки (страница с рисунком. — Смолянин) и македонцы чувствовали себя оскорбленными тем, что Александр вводил персидские обычаи, то это недоразумение: Арриан в этом видел преимущественно желание Александра стать персидскому народу более понятным, более близким. Кроме того, он этим способом хотел обуздать заносчивость македонцев-победителей. По-видимому, Арриан своим преклонением перед Александром воздал дань обстановке императорского Рима, правящая верхушка которого безоговорочно одобряла поступки Александра. Арриан как будто опасается этого и в последних словах своего труда объясняет, что он бранит дела македонца только из стремления к правде и желая принести пользу читателям.

Любопытно отношение Арриана к источникам. Он предпочитает такие свидетельства, которые логично, последовательно, без прикрас излагают деятельность Александра. Если в его распоряжении оказывается несколько противоречивых источников, он, приводя ради занимательности часто даже такие утверждения, которым верить нельзя, высказывает свое неодобрение[60].

Арриан писал во II императорском веке, т. е. в эпоху так называемой «второй софистики», когда появились риторы-декламаторы, создавшие особенно роскошный стиль с риторическими фигурами, ритмической прозой и иногда отталкивающей читателя пышностью речи. Самой большой похвалой для Арриана служит то, что он очень далек от этого недостатка повествовательной литературы. Единственными риторическими эффектами у него были разве блестяще написанные речи. Нельзя предполагать, что Арриан их нашел у Аристобула или Птолемея. Он их, вероятно, сам составил, исходя из описываемой ситуации. Если этих речей и не было, то они могли бы быть произнесены теми лицами, которым их приписывал Арриан. Таков был литературный стиль древних. Так писали Геродот, Ксенофонт, Фукидид, так писал Цезарь и многие другие. Некоторые речи нельзя читать без волнения. К таким речам (иногда даже диалогам) относится речь Пармениона[61] и ответ Александра по поводу переправы через реку Граник, речь Александра о походе на Египет[62], речь Каллисфена[63] о его миссии при Александре и о поведении последнего. В виде прямой речи изложено распоряжение, которое Александр дал Кратеру[64], Птолемею[65].