Поход Армии Проклятых

– Теперь ты нападай! Попытайся проткнуть меня мечом, – велел Сорген своему ученику и попытался сосредоточиться. Больше всего ему хотелось превратить всех зрителей в стаю толстых, уродливых жаб, а потом как следует отдубасить тупого неженку Луратена. Встав в оборонительную позицию, он с почти плаксивым выражением лица смотрел на нелепые и бестолковые попытки пордуса достать его мечом. Не надо было даже обороняться – глупое существо безвольно мотало концом меча в локте от живота Соргена или же тыкало куда-то далеко в сторону.

– Ты болван! Недоумок, тупица! – снова взорвался колдун. Зрители опять хихикали, но он перестал обращать на них всякое внимание. С силой грянув меч оземь, Сорген пнул его подальше и затряс руками перед бледным, несчастным лицом Луратена. – Ведь мы же договорились! Я старался ради тебя, но ты не выказываешь никаких попыток помочь. Никакого желания! Наверное, на самом деле тебе плевать, дойдешь ты или нет, увидишь своего господина, или нет.

– Мои страстные желания будут либо благосклонно приняты судьбой, либо растоптаны ею, – промычал пордус.

– Молчи, несчастное создание! – завопил Сорген. Он вырвал из руки пордуса меч и отшвырнул его далеко в сторону. Ухватив Луратена за шиворот, он поволок его прочь с плаца, в сторону казарм.

Наемников там было, как всегда, немного – главным образом те умельцы, которые успели спустить огромное жалование вперед других.

– Эй, здесь ли Дерранио? – спросил колдун почесывающегося Гримала. Тот неспешно встал и, оглядевшись, ответил:

– Нет, хозяин! – в голосе его появились нотки тревоги: – Неужели чего натворил, подлец?

– Нет. Мне нужна его булава, которую он нашел в сумке разбойника из Умарны.

– Хм-мм, – Гримал вразвалочку прошествовал по казарме к одному из топчанов и порылся в лежавших рядом с ним сумках. – Вот она! Куда ж ей деться: в бою от нее толку мало, а тех денег, которых Дерранио за нее просил, ему никто не давал. Я потом ему скажу, что вы взяли.

– Пусть придет ко мне, я ему за нее заплачу.

– Не надо, Мастер!

– Надо. И смотри, передай, иначе тебе худо будет.

– Слушаюсь! – судя по виду, Гримал покорился, но не согласился. Он передал Соргену булаву и удалился в свой угол, что-то бурча и непрестанно почесываясь. Колдун вышел наружу и протянул оружие Луратену, который дожидался его у дверей с совершенно безучастным видом. Краткие мгновения его воодушевления исчезли без следа. Он поглядел на булаву взглядом, лишенным всякого интереса. На медную рукоять с вычурной золотой отделкой был насажен бронзовый шар с шипами и выступами, старыми, наполовину сточенными и сломанными. Рукоять размером чуть более локтя была слегка погнута, из полудюжины рубинов, украшавших когда-то крошечную чашку для защиты кисти, половина отлетела. Только кожаная петля для подвески булавы на руке или на поясе была новой: пордус взял ее двумя пальцами и легко поднял оружие, разглядывая его, как дохлую крысу, с неподдельным отвращением.

– Возьми ее и не вздумай забыть где-нибудь в своей печальной рассеянности. Потом, в горах, когда на тебя кинется какое-нибудь чудовище или вооруженный дикарь, вспомни о том, что в твоих собственных силах пробиться сквозь препятствия навстречу… любви. Может быть, у тебя достанет духа и разумения стукнуть кого по башке этой дубиной. Тут особого умения не надо, только сила – а она у тебя есть.

Стоило Соргену вернуться в свои покои и выпить залпом половину кубка дрянного местного вина, как к нему заявился Рогез. Пропыленный и потный, как проскакавший десяток льюмилов конь, князь ворвался без стука и, заламывая руки, набросился на Соргена.

– Твои солдаты… эти варвары! Эти чудовища! Они ведут себя, словно захватчики! – закричал коротышка.

– Что случилось? – удивленно спросил Сорген и даже отложил персик, который намеревался скушать. – Говори толком, а не стенай, как баба по умершему муженьку.

– А ты не слыхал? Весь город гудит, как растревоженный улей. Моя набережная, моя прелестная нефритовая балюстрада!! Они откололи с нее больше двух сотен шаров, эти негодяи!

– Вот прохвосты! – воскликнул Сорген, пряча улыбку. Схватив Рогеза за плечо, он сжал его и сказал торжественно: – Прости меня, орман, но нельзя их осуждать. Они – как неразумные дети, потому как наверняка провернули эту пакость навеселе. К тому же, тут есть и моя вина, потому как, не подумав, я сообщил им, что на той стороне гор нефрит ценится гораздо дороже, чем тут у вас. Не думал, что они будут такими наглыми – ведь я выдал довольно денег, чтобы купить нефритовых безделушек на базаре… Надо с ними поговорить на этот счет.

– Поговорить? – чуть успокоившийся князь подпрыгнул и затрясся в новом приступе негодования. – Им надо… их надо…

– Что? Что ты хочешь сделать с солдатами, которые будут костяком нашей армии в предстоящем походе? В конце концов, представь мне счет. В моих сундуках осталось еще немного сурахийского золота, я заплачу. Неужели твоим мастерам будет трудно восстановить красоту – а то и сделать все даже лучше?

Недовольно ворча, Рогез согласился, что Сорген в чем-то прав.