Поход Яна Гамильтона

24 мая войска Яна Гамильтона, двигаясь на запад от Хейльброна, дошли до железной дороги и соединились с основной колонной Лорда Робертса. Длинные переходы без дневных привалов, урезанный рацион, на который пришлось перевести солдат, усталость лошадей и транспортных животных, казалось бы, требовали передышки.

Но гораздо более настойчивый голос призывал: «Вперед!», и на рассвете покрытые дорожной пылью бригады тронулись с места — в разорванных в клочья башмаках, с умирающими от [517] усталости лошадьми, тащившими пушки, с обозом, тщетно пытающимся не отстать: «Вперед, на Вааль!».

Теперь армия правого фланга стала армией левого: Яну Гамильтону велено было пересечь железную дорогу и двигаться к переправе через реку около Бошбанка.

Мы благополучно и мирно переправились через Вааль 26 мая. Бродвуд со своей кавалерией захватил переправы накануне [518] ночью, и когда к реке подошла пехота, противоположные склоны уже были в руках британцев. К тому же инженеры, которым помогали сильные руки Синих и лейб-гвардии, прорезали крутые берега реки и построили широкую удобную дорогу.

Переправившись, мы стали искать место для привала. Двадцатичетырехчасовой отдых означал, что мы дождемся обоза с полным рационом и фуражом для лошадей. Но утром прискакал посыльный от фельдмаршала: основные силы переправляются у Вереенигинга, противник деморализован, только одна секция моста взорвана, возможно, Иоганнесбург будет взят в течение трех дней — во всяком случае, «попытайтесь», несмотря на все напряжение нервов и мышц и нехватку провизии.

Опять вперед. В этот день Гамильтон прошел со своими людьми восемнадцать миль и, кроме того, сумел протащить за собой изнуренный обоз, десять миль, как сказано в учебниках по военному делу, — это хороший переход для дивизии с обозом, а у нашей армии, которая сама несла свои припасы, обоз был в десять раз больше, чем у европейской дивизии. К счастью, кавалерия нашла немного фуража — небольшие поросли странной пушистой травы, называемой манна. Она, несомненно, была послана небом — лошади питались ею и не оставались совсем голодными. Весь день солдаты шли вперед, и солнце уже садилось, когда устроили привал.

Сперва, после того, как мы переправились через Вааль, местность была ровной и травянистой, как в колонии Оранжевой реки, но по мере того, как колонна продвигалась на север, она становилась пересеченной и изломанной — более живописной и более опасной. Темные синие холмы поднимались на горизонте, волнистые вздутия пастбищ становились все более резкими и неровными, заросли деревьев или кустов нарушали плавную линию равнины, а из травы, как кости из-под кожи кавалерийских лошадей, выступали гладкие скалы золотоносных кварцевых конгломератов. Мы подходили к Ренду.

Вечером 27 мая авангард Гамильтона соприкоснулся с Френчем, который с одной бригадой конной пехоты и двумя кавалерийскими бригадами двигался впереди, слева от нас, занимая по отношению к нам то же положение, что мы занимали к основной армии. [519]

Информация о противнике была следующая: воодушевленные тем, что рельеф местности давал им преимущество при обороне, буры заняли удобные позиции либо на Клип Ривьерсберге, либо вдоль линии золотых приисков вдоль гребня Ренда. 28 мая, ожидая на следующий день сражения, Гамильтон сделал короткий переход. Френч же, наоборот, вырвался вперед, чтобы сделать рекогносцировку и, по возможности, прорваться сквозь линию противника.

Я ехал с генералом Бродвудом, чья бригада прикрывала продвижение колонны Гамильтона. Войска вступили в холмистую область, холмы ограничивали обзор со всех сторон и представляли опасность для колонны.

В девять часов мы дошли до прохода между двумя крутыми скалистыми хребтами. С вершины одного из них открывался дикий пейзаж. К северу, поперек нашего пути, лежала черная полоса Клип Риверсберга, тянущаяся на восток, насколько хватало взора, и представляющая на всем своем протяжении серьезное препятствие для наступающей армии. На западе эти хмурые горы постепенно переходили в травянистые склоны, и среди них вставал длинный гладкий хребет Витуотерсренд, подходы к которому были затруднены несколькими сморщенными гребнями. Многочисленные пятна горящей травы, которые сопровождали движение войска в сухую погоду, — следствие нашей неосторожности или умысла врага — окутывали весь этот пейзаж дымом, заставляли воздух дрожать и искажали пространство, как миражи в Судане. Но одно было видно достаточно четко, чтобы привлечь наше изумленное внимание: весь хребет Ренда был утыкан фабричными трубами. Мы прошли 500 миль по стране, которая, хотя и выглядела многообещающей, европейскому глазу представлялась дикой пустыней, а здесь мы свернули за угол, и перед нами предстали свидетельства процветания, производства, неугомонной цивилизации. Казалось, будто я издали смотрю на Олдхэм.