Поход на Кремль. Поэма бунта

4. Молодые родители со страшными и немыми лицами, узнав, что происходит, понесли к Кремлю гробик с маленьким сыном, которого, как они не без оснований полагали, врачи угробили в больнице, взявшись лечить от воспаления легких и долечив каким-то образом до заражения крови, отчего мальчик и умер. Они хотели теперь подать непосредственно представителям высшей власти заявление с требованием уголовного наказания виновных.

5. И наконец, группа детей восьми-десяти лет тащила картонную коробку, где лежала их любимица, дворняжка, откликавшаяся на клички Булька, Диана, Юла, Масяня и Мухтар (ей было все равно). Собачники пристрелили ее вчера вечером на глазах у детей, хотели увезти в своей машине-будке, но дети отняли – при поддержке тут же примчавшихся родителей; убийцы еле унесли ноги. Дети намеревались показать собаку президенту и сказать ему, чтобы он запретил расстрел тех животных, которые, хотя и без одного хозяина, но не беспризорные, потому что за ними ухаживают.

Тамара Сергеевна тоже шла к Кремлю, переждав, когда схлынула густая толпа.

Виктор шел рядом.

– Давай помогу, – говорил он.

Тамара отрицательно качнула головой. Она ни с кем не хотела сейчас делить сына.

– Ты даже меня не выслушала, – сказал Виктор. – Мы ни разу с тобой не поговорили после… После всей этой ерунды.

Тамара спросила:

– Что ты называешь ерундой?

– Ну все это. Когда я уходил.

– Почему ерунда? Потому что это пустяк, мелочь? Мне не надо было обращать внимания? Я и не обратила.

– Не пустяк, конечно… Ты уже забыла. Я ведь не просто ушел, если помнишь. Я сказал, что собираюсь уйти.

– Я помню.

– Но я же не сразу убежал, это ты помнишь?

– Да. Ты собрал вещи, объяснил, как будешь помогать сыну. Давай не будем.

– Извини.

Некоторое время они шли молча.

Но Тамара уже не могла не думать об этом. Она вспоминала: когда Виктор объявил о своем уходе, она увидела в его глазах затаенное торжество. Вот, мол, ты думала, что привязала меня навсегда, а я взял да и отвязался! Еще она помнила, что не поверила ему. Да, появилась другая женщина, молодая, красивая – ну и что? А у них целая прожитая жизнь и сын. Тамара знала, как в таких случаях поступают женщины. И плачут, и закатывают истерики, и шантажируют попытками самоубийства, и кивают в сторону детей, и обещают рассказать всему свету правду об уходящем подлеце. Но это варианты для дур. Это только укрепляет мужей в решении уйти. Однако просто сказать: «Что ж, уходи», – нельзя. Он может подумать, что ты спокойна, смирилась, не имеешь ничего против. А это не так. Сказать ему, что он для нее такая часть души, которой если лишиться – все равно что согласиться на ампутацию? Это – правда. Но это запрещенный прием.

И еще бог весть что она тогда передумала, но сказала почему-то:

– Решай как хочешь. Ты умный человек, ты должен знать – любовь проходит. Любовь ко мне прошла – и к ней пройдет. Что останется? Второе разочарование?

Виктор сказал:

– Разница в том, что там, быть может, любовь пройдет. А тут ее и не было.

– То есть?

– То есть, извини за правду, не любил я тебя.

– Зачем же тогда женился? – спросила Тамара, понимая, что задает вечный глупый женский вопрос. Зачем, зачем… Показалось, вот зачем. И ничуть не удивилась, когда Виктор именно так и ответил:

– Показалось… А когда понял, было уже поздно.

– Может, тебе и тут кажется? – ухватилась Тамара.

– Нет. Здесь не кажется, – твердо ответил Виктор.

И странно было бы ждать другого ответа от мужчины, который привык отвечать за свои слова. Нет, не так. Привык считать, что он отвечает за свои слова.

А потом Тамара два года ждала, что он вернется.

Потом перестала ждать.

Потом опять появилась надежда.

Но сейчас мучило другое: почему он не пришел раньше? Почему не вчера, не позавчера? Этого тогда могло не случиться!

Ей очень хотелось все высказать Виктору. Она повернулась к нему – и увидела совсем незнакомое лицо. Всегда в Викторе было видно переживание себя и своих мыслей, а уж потом чего-то другого. А сейчас лицо было отрешенным, словно покинутым своим хозяином. Лицо без выражения. Такое у мертвых бывает.

И Тамаре стало страшно, что Виктор тоже умрет – душой. Для себя умрет, а значит, и для нее.

Она остановилась.

– Что? – спросил Виктор.

– Устала.

– Давай помогу, говорю же.

– Ладно.

Виктор осторожно подхватил сына под шею и под спину, где тяжелее, Тамара, не отрывая рук, передвинула их в сторону. Теперь они шли вдвоем, рядом, соприкасаясь друг с другом и с сыном.

И Тамара наконец заплакала.

Виктор прикусил губу.

Он смотрел на видневшиеся впереди стены и башни Кремля и, по-прежнему не понимая, зачем туда надо идти, был убежден: идти надо.