А у Чернавы в эти дни, с утра в тумане, непрерывные стычки трех батальонов 1-го полка и батальона алексеевцев с наступающими красными, которых всегда к концу дня отбрасывали. 1-й батальон полка, получивший задачу провести рейд по ближайшему тылу противника, из-за густого тумана не выполнил приказания. Капитан Попов получил повторное приказание. Под утро батальон с двумя орудиями скрывается в тумане, рассеивает охранение противника и его части в хуторах. В деревне Баранове он разметывает строящиеся части противника, берет пленных, часть обоза, в полном составе оркестр музыки, флаг кавалерийской бригады. Батальону дается короткий отдых. Играет захваченный оркестр. Часа через два батальон выступает дальше, отправив трофеи и пленных в Чернаву. Он сворачивает направо, идет на Афанасьевку. Мелкие стычки, более серьезные с кавалерией. Только во второй половине дня несколько рассеялся туман. Из Афанасьевки красные бежали. Батальон в тылу у красных, почти в 10 верстах от их передовой линии.
Наступает ночь, и снова находит туман. Батальон расположен тесно: он сам весь в охранении на все четыре стороны. Всю ночь на него нарывались всадники, группы красных. Их запирали в сараи; их сотни. Говорят, их части разбегаются. А утром в тумане батальон тронулся назад приблизительно той же дорогой. Ему на этот раз пришлось столкнуться с развернувшейся в бою пехотой. Взятых в плен он оставил в сараях. Батальон благополучно присоединился к полку.
О моральном состоянии частей советской 42-й стрелковой дивизии дал интересные показания один из взятых в плен краскомов. Под Ельцом дивизия была укомплектована до полного состава и готовилась к переходу в наступление. Комиссары и краскомы в ежедневных беседах с красноармейцами убеждали их в скорой и неизбежной победе над белыми и близком конце войны. Один из доводов — малочисленность белых, несущих большие потери, восполнить которые они не могут, так как никто не хочет служить в Белой армии, в то время как силы Красной непрерывно растут. Настроение красных, казалось, становилось бодрее. Но стоило только «чернопогонникам» начать наступление, как моментально пропадала бодрость и охватывала паника. Белые, казалось, были всюду. Роты и батальоны быстро рассеивались или сдавались. Пополнение прибывало непрерывно, но и оно заражалось страхом. Начальство принуждено было принимать суровые меры и включать в полки свежие батальоны из тыла взамен рассеявшихся. Если начальству удавалось заставить свои части драться, то эти части несли всегда огромные потери. Быть раненым для красноармейца — желанный выход из бессмысленной для него войны. Сам пленный краском признавался, что воевал поневоле, чувствовал свою беспомощность, так как дерзкие по смелости действия «чернопогонников» парализовали его ум и волю.
Ну а марковцы? Они держались, несмотря на неделю отчаянных боев, несмотря на значительно уменьшившуюся численность, несмотря на сокращение часов, когда могли отдохнуть. Прошло теплое и сухое время, когда в боях и в охранении можно полежать на земле. Теперь на нее, мокрую и холодную, не ляжешь. Плохо стало и с подвозом пищи, части всегда в движении. Сутками до них не могли добраться кухни с хлебом, а когда добирались, бойцы были рады и месиву в кухне, и черствому, промокшему хлебу. Как отлично ни были расположены к белым крестьяне, но что они могли дать?
Моральное состояние? Оно уже не было прежним. О наступлении на Москву не говорили и не думали. Но настроение было крепко на том градусе, который требовался, чтобы сдерживать противника, не считаясь с его и своими силами.
Опять оборона Ливен
Бои не прерывались ни на один день.
12
13
14