Поход на Москву

29 июня в Петров день был у меня официальный обед для епископа, начальников губерний, представителей администрации и города. В тот же день вечером я выехал в Екатеринодар. Я хотел добиться присылки мне наконец кубанских пополнений.

Главнокомандующий принял меня в присутствии генерала Романовского. Я доложил о ничтожном боевом составе полков, отсутствии необходимых пополнений, указал, что общая численность войск, входящих в состав армии, столь незначительна, что совершенно не оправдывает существование многочисленных штабов, и что если части не будут пополнены, то казалось бы необходимым свести некоторые из них вместе, расформировать ряд штабов и самую армию свести в корпус.

Главнокомандующий сослался на то, что «ничего не может поделать с казаками», что «самостийники помогать не хотят…». Присутствующий при разговоре генерал Романовский советовал мне самому «переговорить с казаками». Я довольно резко ответил, что мое дело командовать армией, вести же переговоры с казаками не входит в круг моей деятельности. Главнокомандующий, видимо желая прекратить разговор, предложил генералу Романовскому созвать совещание с участием моим, войскового и походного атаманов. Я просил генерала Деникина о замене полковника Лачинова более подходящим лицом. Главнокомандующий изъявил согласие, предложив мне переговорить с временно исправлявшим должность начальника управления внутренних дел А. И. Пильцем^{347}.

Мы вышли от главнокомандующего вместе с генералом Романовским. Неожиданно он обратился ко мне: «Я хотел переговорить с вами. Петр Николаевич, я замечаю за последнее время с вашей стороны какое-то недоброжелательное отношение, вы как будто нас в чем-то упрекаете, между тем мы всячески стараемся вам помочь». Я ответил, что никакого недоброжелательства с моей стороны нет, что если я подчас с излишней горячностью и высказываю мои мнения, то это исключительно от того, что я не могу не делить радостей и горестей моих войск и оставаться безучастным к тяжелому положению армии. «Я рад, что мы объяснились», — сказал генерал Романовский. Мы расцеловались.

На следующий день состоялось совещание с казаками. Совещание происходило на квартире генерала Науменко. Присутствовали генералы: Романовский, Плющевский-Плющик, атаман генерал Филимонов и генерал Науменко. Я изложил общую обстановку, дал сведения о боевом составе частей и данные о необходимом количестве пополнений. Генерал Филимонов, не касаясь вопроса по существу, стал говорить о том, что казаки глубоко обижены несправедливым к себе отношением, что давнишние чаяния их иметь собственную Кубанскую армию, несмотря на неоднократные обещания генерала Деникина, не получили удовлетворения, что, будь у казаков собственная армия, все от мала до велика сами стали бы в ее ряды. Генерал Романовский возражал, между прочим указав, что среди кубанцев нет даже подходящего лица, чтобы стать во главе армии. «Разве что Вячеслав Григорьевич мог быть командующим армией», — со скрытой иронией добавил начальник штаба. Генерал Науменко поспешил заявить, что он сам не считает себя подготовленным к этой должности, но что в замене командующего армией нет и надобности. Командующий Кавказской армией, которая состоит почти из одних кубанцев, хотя по рождению и не казак, но имя его достаточно популярно среди кубанского казачества, и оставление его во главе Кубанской армии удовлетворило бы и «правительство», и казаков. Войсковой атаман поддерживал генерала Науменко.

Я решил сразу покончить с делом и раз навсегда совершенно определенно выяснить взгляд мой на этот вопрос. «Пока я командующий Кавказской армией, я не ответственен за политику Кубани. С той минуты, как я явился бы командующим Кубанской армией, армией отдельного государственного образования, я стал бы ответственен за его политику. При настоящем же политическом направлении Кубани мне, ставши во главе Кубанской армии, осталось бы одно — скомандовать „взводами налево кругом“ и разогнать Законодательную Раду…» Наступило общее смущенное молчание. Генерал Романовский поспешил закончить совещание, прося атамана и генерала Науменко сделать все возможное для скорейшей высылки в мою армию пополнений. Ничего более определенного я добиться не мог.

Мне удалось получить согласие главнокомандующего на оставление в составе армии впредь до завершения Камышинской операции 2-й Терской дивизии и обещание присылки в ближайшее время формируемых на Кавказе Ингушской и Дагестанской конных бригад. Вместе с тем на время Камышинской операции ввиду общности задач, поставленных моей и Донской армиям, и тесно связанных операций правофланговых донских и моих частей, 1-й Донской отдельный корпус (3-я и 4-я донские пластунские и 10-я и 14-я конные бригады) был в оперативном отношении подчинен мне. 1-й Донской корпус занимал широкий фронт, имея ближайшей задачей занятие железнодорожного участка Красный Яр — Самойловка.