Поход на Царьград

Никто не мог бы изобразить словом постигшую нас тогда илиаду бедствий! Кто же, видя это, не признал бы, что на нас излилась до дна та чаша, которую приготовил гнев Господа, воскипевший от наших грехов?.. О как все тогда расстроилось, и город едва, так сказать, не был поднят на копьё! Когда легко бы взять его, а жителям невозможно защищать, то, очевидно, от воли неприятелей зависело — пострадать ему или не пострадать; если же спасение города находилось в руках врагов и сохранение его зависело от их великодушия, то, по моему мнению, ...гораздо хуже было городу не сдаваться, нежели скорее сдаться... Помните ли вы тот трепет и те слёзы и рыдания, которым тогда предавался весь город в крайнем отчаянии? Помните ли ту мрачную и страшную ночь, когда жизнь всех нас готова была закатиться вместе с закатом солнца и свет нашего бытия поглощался глубоким мраком смерти? Помните ли тот час, невыносимо горестный, когда приплыли к нам варварские корабли, дышущие чем-то свирепым, диким и убийственным, — когда морс тихо и безмятежно расстилало хребет свой, доставляя им приятное и вожделенное плавание, а на нас воздымая свирепые волны брани, — когда они проходили пред городом, неся и выставляя пловцов, поднявших мечи и как бы угрожая городу смертию от меча, — когда всякая надежда человеческая оставила здешних людей и город держатся надеждою на единственное прибежище у Бога, — когда трепет и мрак объял умы и слух отверзатся только для одной вести: «варвары уже перелезли чрез стены и город уже взят врагами?» Ибо неожиданность события и нечаянность нашествия как бы заставляла всех воображать и слушать это; обыкновенно эта слабость в особенности бывает у людей и в других таких случаях: чего они слишком боятся, то по необдуманности считают действительным... Поистине тогда был плач и стон и горе (Иезек. 2:10)...

Когда же это совершалось у нас /т.е. раскаяние и т.д./... тогда избавились от несчастия, тогда сподобились отмены окруживших нас бед, тогда мы увидели рассеяние грозы и узрели отступление гнева Господня от нас; ибо мы увидели врагов наших удаляющимися и город, которому угрожало расхищение, избавившимся от разорения, тогда... Когда же? Когда мы, оставшись без всякой защиты и не имея помощи от людей, воодушевлялись на Матерь Слова и Бога нашего, Её просили умолить Сына и умилостивить за грехи наши, Ея дерзновение призывали во спасение, к Ея покрову прибегали как к стене нерушимой, умоляя Её сокрушить дерзость варваров, смирить гордость их, защитить отчаявшийся народ, побороть за собственную Ея паству.

Ея одеяние для отражения осаждающих и ограждения осаждаемых носил со мною весь город, и усердно мы возносили моления и совершали литии[171]; от того по неизреченному человеколюбию, при Матернем дерзновенном ходатайстве, и Бог преклонился, и гнев Его отступил, и помиловал Господь достояние Своё. Поистине эта прелестная риза есть одеяние Матери Божией; она кругом обтекала стены, и неприятели необъяснимым образом показывали тыл; она ограждала город, и ограда неприятелей разрушалась как бы по данному знаку; она облекала его, и неприятели обнажались от той надежды, которою окрылялись. Ибо как только эта девственная риза была обнесена по стене, варвары принялись снимать осаду города, а мы избавились от ожидаемого плена и сподобились неожиданного спасения...

Нечаянно было нашествие врагов, неожиданно совершилось и удаление их; чрезмерно негодование Божие, но неизреченна и милость; невыразим был страх от них, но презренно было и бегство их; в нападении на нас сопутствовал им гнев Божий, но мы сподобились человеколюбия Божия, отвратившего набег их...

ИЗ ЖИТИЯ ПАТРИАРХА ИГН АТИЯ [172]

Житие патриарха Игнатия (умер в 877 году) было написано его младшим современником и очевидцем описываемых им событий Никитой Пафлагонским около 880 года. Патриарх Игнатий — ярый противник патриарха Фотия — занимал патриаршью кафедру дважды: в 846—857 и 867—877 годах. В 857 году Игнатий был лишён сана и сослан на остров Теревинф, один из т.н. Принцевых островов в Мраморном море, недалеко от Константинополя; впоследствии Игнатия несколько раз переводили с места на место, но в феврале 860 года вновь вернули на остров Теревинф. где он, в сопровождении своих слуг, поселился в основанном им самим монастыре. Именно здесь опального патриарха и застало нашествие русов, о котором ярко, хотя и кратко, рассказывает Никита Пафлагонский.

* * *

В это время кровопийственный народ скифов, так называемые русские, прибыв по Чёрному морю в Стену[173] и разграбив все селения и монастыри, опустошил и близко лежащие к Константинополю острова[174], расхитив все сосуды и имущество, и предавал смерти взятых в плен людей. С варварской жадностью и яростью устремившись на патриаршие монастыри[175], они захватили все их достояние; двадцать два верных служителя их были изрублены мечами.

ИЗ «БРЮССЕЛЬСКОЙ ХРОНИКИ» [176]