Возле Корытни по гвардии было дано несколько пушечных выстрелов; нам показалось, что в русском корпусе, который открыл этот огонь, имеются пехотные части; все это укрепило императора в его мнении о предстоящем нападении неприятеля. Позже мы узнали, что это был корпус Остермана. В тот момент он не предпринял больше ничего.
Мы не встречали нигде ни одного крестьянина, никого, кто мог бы служить нам проводником. Никаких способов получить сведения! Несколько польских отрядов из гвардейского корпуса, посланных на поиски, возвратились после стычки с казаками. Они оттеснили казаков и зарубили нескольких из них, но наткнулись на большой неприятельский корпус, что вынудило их отступить, и они не захватили ни одного казака, который мог бы дать нам сведения о войсках, находившихся так близко от нас. Мы были подобны людям, сидящим в секрете, которым разрешили только выйти подышать вольным воздухом; мы не знали, что происходит вокруг нас. После Смоленска император говорил нам, что успех, одержанный русским авангардом над генералом Барагэ д'Илье, вскружит всем голову и Кутузов будет вынужден выйти из своего пассивного состояния. Он не ошибся, но так как гвардия еще оставалась в целости и сохраняла воинскую выправку, то он был спокоен за результаты столкновения, какие бы формы оно ни приняло.
ГЛАВА VI
ОТСТУПЛЕНИЕ. ОТ КРАСНОГО ДО СМОРГОНИ
В то время как мы были в Корытне, генерал Ожаровский[214] вступил в Красное и захватил там итальянский батальон, то есть около 100 человек, так как наши батальоны уже не насчитывали тогда даже того числа людей, которое нормально числится в роте. Прибытие одной из гвардейских частей заставило, однако, Ожаровского в самом спешном порядке покинуть Красное, и он отступил на Кутьково.
15 ноября наша ставка продолжала двигаться по направлению на Красное. Как я уже сказал, наши переходы были слишком тяжелыми для артиллерии и обозов. В результате замыкавшие колонну корпуса, которые должны были давать отпор неприятелю, сильно запаздывали, так как должны были собирать всех, кто отстал, и все, что оставалось позади. А то небольшое количество артиллерии, которое еще оставалось у этих корпусов и которое им так важно было сохранить, являлось для них обузой, так как дороги были в плохом состоянии, а лошади ослабели.
Когда мы шли в Красное, то оказалось, что корпус Милорадовича, состоявший из дивизий Остермана и Ожаровского, пополненных кавалерией, находится на позициях возле деревни Мерлино[215] , слева от дороги. Против него были двинуты молодая гвардия и голландцы из старой гвардии под командованием герцога Тревизского. Эти войска не только сдержали русских, но и оттеснили их, так что наше продвижение не было прервано. Император отправился на место боя и находился там все время, пока бой оставался серьезным. Мой адъютант Жиру был смертельно ранен ружейным выстрелом в этом бою. В первый момент императору показалось, что эта атака представляет собой наступательный маневр всей неприятельской армии; но неуверенность Милорадовича и его отступление после первых же наших демонстраций привели императора к выводу, что это лишь операции обособленного корпуса, цель которых – тревожить и задерживать нас, пока Кутузов опередит нас с главными силами своей армии. При первом появлении неприятеля император послал маршалам князю Экмюльскому и герцогу Эльхингенскому[216] приказ ускорить свои передвижения. Теперь он распорядился подтвердить им эти приказы и решил остановить вечером свое отступление до тех пор, пока он не получит более достоверных сведений о передвижениях Кутузова и наших отстающих корпусов.