Через пару недель обоз миновал границу земель, где ходили караваны отца. Обычно караван рядом с курганом Седьмого героя брал южнее, но их обоз поехал севернее. С Олеттой со времен побега никто не разговаривал и еду ей стали давать из-за приоткрытой ровно на ширину тарелки двери. Теперь даже у доброй кухарки не проскакивала в глазах и искра сочувствия к положению Олетты. Горшок убирался так же сдержано, как и выдавалась еда. Кожа заключенной посерела и местами покрылась красными пятнами, но теперь стражники не выпускали её покупаться. От невыносимой жары Олетта стала увядать на глазах. Она подолгу сидела в углу своей "скотовозки", как она сама её поначалу называла, и тихо напевала нянечкины песни о далёких прекрасных городах и героях, их охраняющих. Иногда она впадала в забытье. Иногда подолгу плакала, пока не засыпала.
Олетта не могла сказать, сколько дней прошло с момента поворота от холма Седьмого героя, но однажды утром, дверь в её "карету" распахнулась настежь.
— Чтобы сразу между нами было всё ясно, — громко чеканя каждое слово сообщил ей тот самый мужчина, который постоянно читал карту. — Я уговорил Стражей выпустить тебя и дальше не держать тебя взаперти, чтобы ты могла дышать воздухом, мыться и набирать румянец. Я объяснил им, что господин не обрадуется, если мы привезём тебя полуживой тряпкой. А это значит, что теперь, если ты побежишь, или с тобой что-то случиться, голову отрежут именно мне. Поэтому, если ты задумаешь какую-нибудь глупость, знай, я буду первым, кто поскачет за тобой и последним кого ты увидишь на этом свете. Я не хочу умирать один и сделаю все возможное, чтобы ты отправилась вперёд меня. Тебе всё ясно?
— Да, — тихо прошептала Олетта.
— Хорошо, — ещё громче повторил мужчина. Затем он немного поколебался… и уже более ровным и тихим тоном добавил. — На сотни верст вокруг тут нет людей, но зато есть хищные звери, птицы и даже тараканы, размером с человека. Я сомневаюсь, что побег тебе теперь что-либо даст. С таким же успехом ты можешь бросится на меч одного из Стражей. По крайней мере, не будешь испытывать мук съедаемой заживо жертвы.
Её освободитель помог ей выбраться из кареты и ступить на землю. Вокруг них был цветущий горный лес. Взглянув высоко в небо, обрамленное ветками, Олетта необыкновенно ярко ощутила запах прохладного аромата, лишь слегка подпорченного духами стражей. Листва поражала своей сочной зеленью, вокруг кричали птицы, пиликали насекомые, а где-то в отдалении шумел водопад. Звуки Олетта слышала и раньше, из своей повозки, но они казались ей такими далёкими как из другой жизни, и только теперь она ощутила себя частью этого великолепия.
— Как вас зовут? — тихо прошептала, не глядя на своего избавителя, Олетта.
— Меня зовут Ганс, — ответил мужчина. — Но все зовут меня Барон.
Барон познакомил Олетту и с другими людьми в караване. Кухарку звали Марфой, кучера звали Метрофан, а его сына — Степан. Все они попали к господину, когда он разбил возвращавшегося с набега Хана Тамая и присвоил его добычу — золото, меха и рабов северных народов.
— Вы из западных земель? — спросила Олетта Ганса через несколько дней пути вне клетки, когда она уже могла хорошо держаться верхом, а не сидеть на мешках с пряностями, купленными по приказу Господина.
— Говорят, я попал к Господину совсем маленьким ребёнком и имя всё, что мне оставили, — пожал он плечами. Олетта ехала верхом между ним и обозом. — Придворный сказочник звал меня Бароном, он придумал сказку, что моя мать спасалась от злых людей, кто видел в её сыне угрозу своим притязаниям на земли, и она отдала меня Господину, чтобы сохранить мне жизнь.
— Красиво, — произнесла вслух Олетта.
— Возможно, — пожал плечами Ганс. — Но в эту чушь никто не верит, слишком уж далеко западные земли, да и рассказчик истории профессиональный выдумщик. Больше похоже, что заезжий работорговец продал господину мальчика, присвоив ему диковинное имя, чтоб взять на ползолотого дороже. Многие так и попадают к Господину. А вот прозвище "Барон" прикрепилось как репейник, теперь даже я сам иногда так себя называю.
Олетта всегда полагала, что пустошь в плоских горах — выжженное солнцем плоскогорье, уходящее своими трещинами прямо в преисподнюю. Однако, оказалось, что выжженная пустыня — это лишь малая часть того, что она увидит в дороге. Действительно, когда их небольшой отряд преодолевал перевал, то им приходилось созерцать каменистые плато плоских гор, на которых под палящим солнцем не рос даже лишайник. Но когда они спускались вниз, в расщелины, то там бурлила жизнь. Вокруг речек квакали лягушки, среди деревьев порхали диковинные птицы, на огромных цветках сидели не менее огромные бабочки.