Поход Суворова в 1799 г.

Изнемогавшему полководцу был нанесен смертельный удар. Болезнь возобновилась сильнее прежнего. В литовской деревушке, близ Вильны, в бедной крестьянской хате лежал знаменитый полководец на простой лавке, покрытый полотном. Убитый духом, он молился, стонал, и по временам из груди больного вырывались тяжкие восклицания: «Боже, за что страдаю!.. Зачем не умер я в Италии!»…

Дальнейший путь был крайне медлен. В Стрельне, 20 апреля 1800 г., встретили его многие из Петербурга, окружили дормез, подносили ему фрукты и цветы, дамы поднимали детей под благословение. Но все приготовления к торжественной встрече были отменены.

Тот, кто когда-то победоносно, среди грома военной обстановки, въезжал в Измаил, Прагу, Милан, Турин и пр., теперь как бы тайком проникнул в столицу своего Отечества; в закрытой карете, едва шевелясь на перине, медленно проехал русский герой по пустынным улицам Петербурга до Коломны и остановился в доме Хво-стова, на Крюковом канале, между Фонтанкой и Екатерининским каналом. Присланный от государя генерал не был допущен до постели больного и оставил записку, в которой сказано, что генералиссимусу не приказано являться во дворец.

Старков приводит рассказ Багратиона, посланного императором Павлом справиться о здоровье Суворова: «Я застал Александра Васильевича в постели; он был очень слаб; впадал в обморок; терли ему виски спиртом и давали нюхать. Пришедши в память, он взглянул на меня; но в гениальных глазах его уже не блестел прежний огонь. Долго смотрел он, как будто стараясь узнать меня; потом сказал: «А! Это ты, Петр; здравствуй!» и замолчал. Минуту спустя он опять взглянул на меня, и я донес ему все, что государь повелел. Александр Васильевич, казалось, оживился; но с трудом проговорил: «Поклон мой… в ноги… Царю… сделай… Петр!., ух… больно!..», застонал и впал в бред».

Жизнь медленно угасала, как будто не решаясь покинуть великого человека. Перед последним причащением Св. Тайн, Суворов сказал: «Долго я гонялся за славой, все мечта: покой души у престола Всемогущего». Наступила агония. Непонятные звуки вырывались из груди больного в продолжение всей предсмертной ночи, но и между ними внимательное ухо могло уловить то, чем жил он на гордость и славу России; то были военные грезы, боевой бред; умирающий полководец бредил войной, планами новых кампаний и чаще всего поминал Геную. К утру он успокоился и, наконец, умолк навсегда: 6 мая, в день Иова Многострадального, во втором часу дня, Суворов испустил дух. Скорбь была всеобщая и глубокая, не выражалась она только на официальных сферах. «Петербургские Ведомости» не обмолвились ни единым словом, в них не было даже простого извещения о кончине генералиссимуса, ни о его похоронах, которые были назначены на 11 мая. Военные почести приказано отдать по чину фельдмаршала, тогда как Суворов числился генералиссимусом. Он похоронен в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры, с левой стороны, у окна; на плите пола надпись золотыми буквами: «Здесь лежит Суворов»*.

_________________________________________

* Плита эта ничем не огорожена, и всякий попирает ногами могилу русского великого человека.

В это время его бывшая армия только что расположилась на квартирах после возвращения из похода, продолжавшегося более 11/2 года. До нее дошла весть о смерти любимого вождя. «Помнится, — пишет Старков, — недель через шесть после прихода нашего в г. Ольгополь, пронесся слух, что Александр Васильевич, отец русского воинства, возведший его на высочайшую степень славы победы над врагами, отошел в вечность. Гений, единственный в мире полководец, не имевший равного себе по достоинству в военных соображениях, человек-праведник, безгранично любивший свое отечество, Россию, преданнейший и бескорыстный слуга Царям – скончался! Многие из стариков-ратников просили священников отпевать панихиды по усопшем нашем отце; и было много из нас, если не заказывавших панихид, то молившихся Господу Богу о упокоении души праведного. Кончилась надежда ратников; но не кончилась и не кончится слава между воинами русскими о нем, отце нашем, о великом Суворове!».

Из Англии русские войска возвращались в Россию постепенно и окончательно прибыли в начале сентября 1800 г.; эскадра генерала Ушакова из Средиземного моря возвратилась 26 октября в Ахтиар (нынешний Севастополь). Так как лондонский и венский Дворы решительно отказались выменивать русских пленных, то первый консул Бонапарт решился просто освободить их, чтобы тем выразить свое уважение к императору и вместе с тем почтить доблести русских войск, которым одолжены враги Франции прошлогодними своими успехами. При этом французский посланник объявил, что Бонапарт отпускает пленных совершенно безусловно, не выпрашивая себе взамен никакого возмездия со стороны Российского монарха. Всех пленных оказалось до 6800 человек.