Походка пьяницы. Чума питонов

Чандлер уронил кайло и стал растирать онемевшие руки. Он сразу понял, что выбрал довольно никудышное тело. Из-за сильного косоглазия все расплывалось и раздваивалось. Он почти ничего не видел, пока не приспособился к таким глазам. Кроме того, все тело болело от долгого изнурительного труда. И оно кишело вшами. "Ладно, — подумал Чандлер, — можно и потерпеть немного. Пора приниматься за работу…" Но тут он увидел, как тело, очень похожее на его, но, очевидно, захваченное исполником, потому что оно держало винтовку, делает ему знаки и кричит что-то на непонятном языке.

"Он не знает, кто я", — подумал Чандлер. Это показалось ему даже забавным. Он направился к человеку с винтовкой, крича:

— Подождите минуту! Я — Чандлер. Я готов идти работать, если вы мне скажете, что… эй! Подождите!

К удивлению Чандлера, человек с винтовкой даже не пытался понять его. Он просто прицелился и выстрелил.

Чандлер был необычайно раздосадован. "Что за идиот!" — с раздражением думал он.

Почувствовав, как пуля входит в тело, он не стал ждать. Он не хотел пережить смерть или даже боль. Прежде чем последняя достигла его сознания, Чандлер, кипя от негодования, покинул тело монгола. "Идиотизм! — подумал он. — Кто-то должен за это ответить!"

Ощущение стремительного падения. Беззвучный взрыв света.

И он снова оказался в теле — своем собственном.

Все еще негодуя, Чандлер встал и выглянул из окна Розали на живописную зеленую лужайку. Его вернули. Коицка или кто-нибудь другой из членов Исполнительного Комитета каким-то образом наблюдал за ним и обнаружил ошибку. Венец Чандлера отключили, и он снова оказался на Гавайях.

Впрочем, тут они, пожалуй, поступили правильно. Лучше было убрать его с дороги, раз уж они не догадались проинструктировать его заранее. Но все остальное — чистый идиотизм! Его морозили, пугали, гоняли без всякого смысла! Он с раздражением потер ухо. Оно было мягким и теплым, ничем не напоминая то, застывшее от холода, которое он имел несколько секунд назад. Чандлер пробормотал ругательство, проклиная глупость Исполнительного Комитета. Если бы он умел вести дела лучше, чем они, просто отказался бы…

Минут через десять Чандлер подумал, что в конце концов не много потерял от этой ошибки.

Еще через несколько минут ему пришла на ум другая мысль. Он не только начал вести образ жизни исполников, но и стал думать, как они.

Через час Розали легко спустилась по лестнице, зевая и потягиваясь.

— Любовь моя, — нахмурилась она, заметив Чандлера. — Что ты натворил? Ты что, не можешь отличить немецкого специалиста по ракетам от монгольского пастуха?

— Нет, — мрачно ответил Чандлер.

— Не нервничай так, любовь моя. — Она пыталась успокоить его, хотя и сама говорила с некоторым раздражением. — Я знаю, тебе было неприятно, но…

— Неприятно, наверное, было человеку, которого я убил, — перебил Чандлер.

— Ты слишком нервничаешь. Конечно, я понимаю. — Она похлопала его по руке. — Ожидание. Неопределенность. Это так мучительно.

— Откуда ты знаешь?

— Как же, любовь моя, ты думаешь, я через это не проходила? Но все проходит, дорогой, все проходит. А пока иди-ка выпей.

Чандлер позволил ей успокоить себя, хотя ему не понравилось ее легкомысленное отношение к происшедшему. Он принял из ее рук стакан виски, сделал глоток и поморщился.

— Что-нибудь, не так, любовь моя?

— Ты же знаешь, я не люблю так много воды.

— Извини, любовь моя. Он пожал плечами.

"Ладно, — подумал он, — она права. По крайней мере в одном: я действительно слишком разнервничался". Но он не понимал ее раздражения. Разве может человек действовать спокойно, предавая всех своих друзей, даже память о своей погибшей жене. Неужели она ожидала, что он пере-: шагнет через прошлое без малейшего сожаления.

Розали подавила зевок.

— Извини, любовь моя. Просто удивительно, как устаешь от чужого тела!

— Да.

— Ну ты-то, конечно, устал! — наконец рассердилась она. — Шлялся черт знает где, как бродячий пес!

— Извини, если я каким-го образом причинил беспокойство…

— Оставим это! Ты же имеешь дело с Рози. — Она взяла его голову и принялась баюкать ее, как мать, хотя и рассерженная, но любящая. — Ты боишься?

— Кажется, да, немного, — признался он, поставив стакан.

— Почему же ты сразу не сказал? Дорогой мой, все боятся, пока ждут результатов голосования. Конечно, это очень тяжелое ожидание.

— Когда я узнаю? — спросил он.

Она заколебалась.

— Ты же знаешь, любовь моя, мне нельзя говорить тебе некоторые вещи. Пока.

— Когда, Рози?

Она сдалась.

— Ладно, при таких обстоятельствах ничего страшного не случится…

Он знал, какие обстоятельства она имеет в виду.

— В общем, я тебе кое-что скажу. Видишь ли, любовь моя, тебе нужно немногим больше семисот голосов, чтобы пройти. Это много, не так ли? Но таковы правила игры. А сейчас у тебя, подожди-ка…

Ее глаза на несколько секунд застыли. Чандлер понял, что она куда-то смотрит чужими глазами — вероятно, глазами какого-нибудь клерка на острове, а может, и далеко за его пределами.

— Теперь у тебя примерно сто пятьдесят. Нужно еще время, не правда ли?

— Сто пятьдесят голосов за то, чтобы принять меня, так? А сколько против?