Походы и кони

Человек пятьдесят высших комиссаров были захвачены. Всюду валялись разорванные партийные билеты. Комиссаров расстреляли. Сотня сопровождавших их солдат была отпущена. Очевидно, Топорков не хотел создать впечатления, что мы расстреливаем всех без разбора. Только немногим удалось бежать обратно в Харьков под обстрелом, чтобы принести известие и посеять панику.

В поезде было несколько вагонов конфет, сахару и инжира. Мы взяли, что могли. Много еще осталось. Тотчас же появилась бесконечная вереница крестьян с мешками, чтобы забрать сахар и убедиться собственными глазами, что на этот раз настал черед комиссаров быть расстрелянными. Крестьяне посмеивались.

Топорков разрешил им брать, что они хотят. Дивизия пошла дальше.

Наша диверсия, правда, неудачная, против Харькова с лихвой окупилась захватом в Золочеве такого количества комиссаров. Они не чувствовали себя больше в безопасности в Харькове, решили бежать заранее и попались. Первыми покидают корабль крысы.

Должик

Мы прошли на север до села Должик. Испортили железную дорогу и ходили из Должика на восток в Казачью Лопань, где тоже основательно испортили пути. Тут были незначительные стычки. Красные разбежались. Дивизия вернулась в Должик.

Как ни напрягали слух, мы не слыхали артиллерийской стрельбы на юге. Или мы ушли далеко от своих частей, или наступление наших благодаря нашему рейду обходилось без артиллерии, то есть красные всюду отходили.

Удивляло нас и то, что красные нас не беспокоили, и мы жили довольно мирно в Должике.

Нас поместили в довольно опрятный дом. Взор мой упал на французскую книгу в старинном кожаном переплете. Это значило, что где-то поблизости было имение. Хозяйка следила за мной, когда я взял книгу. На мой вопрос, есть ли тут имение, она, хоть поняла, но отговорилась незнанием.

Я вышел на улицу и спросил первого встречного:

– Как пройти в экономию?[3]

– Главный вход оттуда, а тут есть пролом в стене.

Имение было основательно разграблено, с той бессмысленной злобой, которая овладевает грабителями. Все, что не могли унести, разбито, разломано. Раз я не могу воспользоваться, пусть никому не достается.

Первое, что мне бросилось в глаза, был рояль, разрубленный топором. Паркет с узорами из черного дерева был взломан и тут же брошен – искали клада.

Двери, слишком большие для крестьянской хаты, разрублены, окна частью унесены, частью изломаны. Мелкая мебель исчезла. Крупная мебель – шкафы и буфеты – порублены. Картины изрезаны. У портретов, а среди них были ценные, всегда проткнуты глаза и вспорот живот. Фарфор разбит…

Это был не только грабеж, но зверское уничтожение. Дом был громадный, скорее, старинный дворец. Есть законы грабежа. Я видел с полсотни имений, и все разграблены по той же системе.

Наверху, очевидно, в спальне, всегда валялись письма и фотографии. Комод унесли, а письма вывалили. Я взял одно из писем и, читая, по фотографиям старался восстановить прошлое. В этом письме какая-то девушка описывала подруге или сестре праздник: рождение или именины. Я читал, «что между дубами была натянута проволока и на ней висели разноцветные фонари»… Верно, вон эти дубы… «За прудом пускали фейерверк…» Вон и пруд… «Я танцевала с Андреем и Василием…» Кто из этих блестящих молодых офицеров на фотографиях был Андреем, а кто Василием? Вот, вероятно, сам князь, а это княгиня.

Я спустился по двойной каменной лестнице в громадный холл. К моему удивлению, кое-где висели еще громадные и прекрасные гобелены. Это были старинные гобелены, и материя кое-где истлела. Очевидно, грабители не сочли их достойными внимания: «Материя-то трухлявая, ничего путного не сошьешь».

Где-то наверху была библиотека. Груды книг были сброшены и лежали на полу. По ним ходили. Книги в старинных кожаных переплетах никого не интересовали. Шкафы же красного дерева изрубили на дрова и увезли.

Я стал рыться в книгах. Негромкий кашель привлек мое внимание. Стоял старый лакей. Мне стало неловко. Он, вероятно, принял меня тоже за вора. Я с ним поздоровался и спросил, чье это имение. Он охотно разговорился.

– Имение это – знаменитый «Веприк», принадлежало веками князьям Голицыным. Со времени революции его много раз грабили, но разгромили окончательно недели три назад. Не угодно ли взглянуть на конюшни. Всех лошадей забрали, коров увели, птицу перерезали. Вот сельскохозяйственные машины – изломали. Тут был фруктовый сад – остались одни пни. Вот оранжерея. Княгиня ее очень любила и часто заходила. Росли редкие растения, персики, орхидеи. Теперь все изломано, стекла выбиты…

С тяжелым чувством я пошел домой, то есть в хату крестьянина, который, конечно, участвовал в разгроме. Французская книга тому свидетельница. Хозяйка внимательно следила за выражением моего лица и очень хорошо нас накормила. Мои товарищи даже удивились. Я объяснил, что это, чтобы откупиться за грабеж. Никакой любви к русскому народу я не чувствовал. Так была бессмысленно уничтожена высокая культура и цивилизация. А из гобеленов, вероятно, нарезали портянки.