Походы викингов

Возвратившись домой, викинги могли передавать много новостей, много рассказов про чужие края и народы; они наблюдали обычаи иноземных вождей, учились усваивать их себе, получали воинскую опытность, обогащали себя сведениями. Это заохочивало молодых людей посмотреть сесь свет и узнать что-нибудь более домашнего быта, «Тот кажется для меня не слишком сведущим, кто не знает никакой другой страны, кроме Исландии», — говорил Боли Боллесон своему зятю, Снорри Годи,[211] в том же смысле, в каком Стурлауг Старфсон отзывался своему отцу, Ингольфу: «Немного будут говорить о нас, если не побываем у других народов»; или как исландец Торстейн отвечал племяннику своему по сестре, Кьяртану, который хотел купить пополам с кем-нибудь корабль, чтобы летом уехать из отечества: «Очень естественно, племянник, что у тебя есть охота узнать обычаи других народов». Точно так же одна сага заставляет говорить Свипдага отцу: «Для успехов в жизни надобно иметь какую-нибудь опытность: без того нельзя знать, куда повернется счастье; потому-то я и не хочу сидеть здесь больше и поеду». Его отец, Свипур, с удовольствием слушал сына и дал ему большую секиру, красивую и острую, с такими словами: «Не будь дерзок и горд с людьми: это предосудительно, но защищайся, если хотят испытать силы твои, потому что мужчине следует не хвастать, а храбро биться в опасностях и испытаниях».[212] В сагах везде встречаются подобные черты: они доказывают стремление духа к развитию и образованию, жившее прежде на Севере и питаемое походами викингов, как Фритьоф говорил Бьерну: «Я пойду на войну и стану изучать обычаи вождей»,[213] и как Вига Глум, великий исландский скальд и воин, говорил еще в юношеском возрасте: «Нахожу, что ничего не выйдет из моей молодой силы, если не уйду отсюда: тогда только, может быть, придет ко мне счастье моих славных родственников».[214] Если сыновья сами не рвались вон из отечества, их понуждали отцы, которые от детей, шатавшихся дома, не ожидали ничего, как только бесполезных людей, и думали, что «слабый в молодости редко крепнет с годами».[215] Путешествие в чужие края считалось практическим училищем рассудка и опытности не только для всякого гражданина, но и князя; в них видели лучшее средство для образования молодого человека, дли упражнения сил и обогащения знаниями о мире и человеке, как говорит Хавамаль (Речи Высокого): «Только дальний путешественник, или мореплаватель, знает всякие и рвы людей, если только умен». «Если какой-нибудь глупец, — замечает одна древняя сага, — поедет в Иерусалим, то думает схватить мудрости всей Вселенной, а воротившись, не умеет рассказать ничего, кроме пустяков, годных только на то, чтоб заставить посмеяться над ним», Потому и требовали от путешественника, чтобы он все замечал, что слышал или видел; хотели в нем зрелый рассудок, опытную мудрость, приличия в поступках, дарования во всех свободных искусствах, опытность и сведения обо всем, что было в употреблении у других народов, и происшествия в других краях. В этом смысле говорил Сигурд Сивер своему пасынку Олафу Дигре (Толстому), когда этот воротился в Норвегию после десятилетнего путешествия: «Теперь ты сделался опытным в боях и узнал обычаи иноземных вождей». Это же самое придавало значение воротившимся путешественникам. К ним относятся те похвалы, какими осыпает сага Олафа Трюггвасона, Олафа Дигре, Харальда Хардраде: «Они далеко ездили и желали изведать мир, за то и получили себе огромную известность и славу».

Но короли, перестав сами ездить в морские походы, имели обыкновение очень усердно расспрашивать викингов и других путешественников об обычаях и управлении войсками богатых и знатных людей.

Уже законы и религия Одина зародили в сердце норманна желание знаменитого имени и славы. Это желание известности в морских походах и стало главной чертой народного характера, Оттого-то скандинавы очень дорожли происхождением от славных предков. В то время, когда отличия и значение снискивались одними делами, осталось почетным принадлежать к знаменитому роду; недостаток дворянских грамот заменяло наследственное мужество, составлявшее славу родоначальника; для потомка оно было сильным побуждением прославлять свой род собственными делами. Мы видим из саг, что славное имя предков считалось в мужчине залогом сильного духа и разнообразных дарований. Из рода в род, по землям и морям, разносилась молва о подвигах и храбрости, потому что «геройские битвы раздаются далеко»[216]