Такое благородство души в то время, когда месть, общему мнению, считалась необходимой, доказывает, скандинавы уважали добродетель и сочувствовали всему прекрасному и благородному в жизни. Когда святые требования кровной мести и сильный гнев не делали их страшными, они были честны, благородны, человечны. Встречались люди, так хорошо владевшие собой, что никогда не увлекались гневом на какое-нибудь необдуманное дело. «Харальд Харфагр, — рассказывает его сага, — в минуты раздражения старался успокоиться сначала и потом уже хладнокровно обсуживал дело». Так поступил и Эйнар Тамбакельфер, когда Халльдор Сноррасон убил его родственник Кале: «Я последую, — говорил он, — разумному совету его названого сына, Магнуса Олафсона, и дам пройти гневу. Когда гнев пройдет, в спокойном духе часто находим, что следовало бы поступить не так, как поступили».
Рассудок и осмотрительность в словах и поступках особливо требовались от всех достойных и значительных людей.
«Большой недостаток, — говорили, — для человека, если нет у него рассудительности». Верили, что мудрому удастся все, потому что он рассматривает всякий предмет по его природным качествам, рассуждает и находит легко, кик следует поступить. «Ты очень счастлив, — говорит Олаф Дигре Сигвату-скальду, — и немудрено: счастье — спутник мудрости; странно только вот что: безрассудные предприятия нередко удаются».
Доброе имя и слава было целью всей жизни норманна. Еще нынче возбуждает участие прекрасная поговорка в Речах Высокого: «Знаю одно, что вечно бессмертно: умершая слава». Эта мысль была путеводительницей скандинавов во всяких предприятиях. Не столько боялись смерти, сколько названия нидинг, трус, клятвопреступник. Нарушение обетов верности считалось гнусным; по тогдашнему мнению, страшное возмездие постигало за лицемерную клятву: «Ложно не клянись; страшны оковы для вероломных: эти люди очень несчастны.»
Обман был неслыханным преступлением; говорить ложь считалось недостойным делом для свободного человека; лжеца ожидала такая же казнь, как и клятвопреступника: «Какое бывает наказание людям, когда они обманывают друг друга? Жестокие казни посылаются им в мелких водах Вадгельмира: они нескончаемы для обманщика». Норманны были так уверены в неизбежности наказания за вероломные, низкие поступки, что превратности судьбы и бедственная кончина злодеев считались посещением богов-мстителей. «С ним случилось то же, — говорили о сильном Хаконе, ярле из Норвегии, — что случается и со многими. Когда настал час казни, избежать его трудно»; или: «Злым замыслам злой и конец». Залог святости обещаний и договоров не требовали ничего другого, кроме рукобитья и честного слова, которого нарушение навлекало величайший позор на виновного.
Обхождение было открытым и прямодушным; притом соблюдали приличие и вежливость, которая состояла не в кудреватых словах без смысла и не в пустой лести, а в строгом достоинстве и взаимном уважении. Насмешка над незнакомым считалась постыдным делом, за которое тролль отрывает язык.[413]
Находили также дурным раздражать вспыльчивых; в числе многих житейских правил, заключавшихся в пословицах, было следующее: «Кто поумнее, тот и уступит»В сагах также встречаются прекрасные доказательства того, что норманны, на себе изведавшие невзгоды и счастье, горе и радости, имели уважение к чужим несчастьям и печалям, Халльфред Вандрадаскалъд и Грис, знатный человек, оба исландцы, вызвали друг друга на поединок. Между тем Халльфред получил известие о гибели Олафа Трюггвансона; это до того поразило его, что он в сильном горе бросился на постель и не хотел идти на поединок. Люди Гриса говорили, что это покроет стыдом Халльфреда. «Нет, — отвечал соперник его, — не в такой милости, как Халльфред у короля Олафа, был я у короля в Миклагарде (Греции). Но его падение казалось мне важным событием: только тот, кто сам лишился государя, понимает голос горячей привязанности к нему. Теперь я считаю за лучшее не cражаться с Халльфредом и согласен отдать наше дело на решение Торкеля». Считалось неприличным заводить речь с кем-нибудь о его несчастьях и пробуждать в нем печальные воспоминания; лучше хотели подать ему руку помощи, потому что, по понятиям скандинавов, кто pacспрашивает несчастного о его бедах, обязан и пособить ему. В священную обязанность также вменяли себе поднимать на полях неизвестных умерших, какой бы смертью они не умерли.