Похорони Меня Ложью (ЛП)

— Нет. Я уверена, что это была она, — выдыхаю я сквозь очередную волну боли. Она такая ослепительная, буквально крадущая воздух из моих легких. — Мы разговаривали. Ради бога, она взяла меня за руку. Винсент оставил меня там умирать. Он ударил меня ножом, потому что я узнала правду. Я знаю, что они сделали.

Брови доктора медленно изгибаются. Это похоже на своего рода вызов. Краем глаза я замечаю, что один из офицеров делает шаг вперед, явно заинтересованный тем, что я собираюсь сказать.

— И что это за правда?

Холодный пот стекает по моему виску, и мое тело начинает перегреваться от дискомфорта ран. Мне нужно, чтобы он перестал задавать вопросы и помог мне.

— Они убили ее! — рявкаю я, вцепляясь свободной рукой в простыни подо мной и хватаясь за них изо всех сил. — У меня были доказательства, но потом... потом он нашел меня, а затем произошла авария. Я думаю. — я подношу свободную руку к голове, энергично потирая висок. Ослепляющая головная боль не дает мне ясно мыслить. — У меня нет доказательств, больше нет, но... но они были. Если кто-то может просто вернуться на то место и посмотреть, он увидит. Они поймут.

— Ох, ради Бога, — раздраженно бормочет отец.

Я бросаю на него уничтожающий взгляд. На языке вертится сказать ему, чтобы он отвалил. Если он мне не верит, пусть уходит. Они оба могут проваливать. Я не просила их приходить. Не просила их тратить драгоценное время на заботу о дочери, которая, как они надеялись, тоже умерла.

Трудно поверить, что когда-то мы с отцом были близки. Время и смерть обладают способностью изменять отношения так, как мы никогда не считали возможным. Она превращает душу скорбящего человека во что-то новое. Крутит до тех пор, пока что-то не отделяется. Ничто не может подготовить человека к смерти. Мы не могли позволить себе роскоши проехать мимо боли, чтобы добраться до исцеления. Нас просто охватывает печаль. Горе поднимает свою уродливую голову, и непростительно топит нас, и на какое-то время мы начинаем задаваться вопросом, лучше ли оставаться под водой, чем когда-либо дышать снова.

Вот что сделала с нами смерть Мэдди. Вот что она все еще продолжает делать с нами.

— Мисс, мы уже сделали это...

Доктор прочищает горло, поднимая руку между мной и офицером, не позволяя ему закончить фразу.

— Пожалуйста, офицер, позвольте мне разобраться с этим. Моя пациентка только что вышла из комы. Мне не нужно, чтобы вы двое ее пугали.

Хотя очевидно, что он этого не хочет, офицер отступает. Он идёт к своему напарнику, и их взгляды прожигают меня насквозь. Я им не нравлюсь, это очевидно. Они не чувствуют угрызений совести за меня, за то, что мое тело в руинах, когда я лежу в этой постели.

— Полиция уже обыскала весь район, но ничего не нашла. Только ваша машина и брошенная лопата. Больше ничего не было найдено.

Слезы разочарования жгут мне глаза. Мне хочется стукнуть кулаками по этому матрасу и закатить истерику, как ребенок, который не добивается своего, что угодно, лишь бы выпустить пар.

— Это невозможно. — я перевожу взгляд с офицера на доктора и обратно. — Он... он, должно быть, вернулся туда и забрал все улики. Он прячет. Вы должны найти. Ее футболка была уликой. Это все, что у меня было. Неужели вы не понимаете? Все это напрасно, если я не получу обратно эту футболку.

Доктор качает головой.

— Это невозможно. Человек, с которым вы были, мистер Хоторн, получил серьезные травмы. Я не вижу, чтобы он мог скрыть это доказательство, о котором вы говорите.

— Значит, он сделал это не один, — настаиваю я, с каждой секундой все больше злясь. Все в палате смотрят на меня, как на сумасшедшую. — Должно быть, ему помогли. Другого объяснения нет. Неужели вы не понимаете? Я обо всем узнала. Наконец-то я во всем разобралась. Вы действительно думаете, что после этого они оставят меня в живых? Это разрушило бы их жизни. Их репутацию.

Доктор обменивается взглядом с моими родителями, прежде чем кивнуть, сдвинув брови, глубоко задумавшись. Он откашливается.

— Думаю, на сегодня хватит, мисс Райт. Я дам вам немного времени побыть с родителями и вернусь с чем-нибудь от боли.

Офицеры, мои родители и доктор жмутся к двери, переговариваясь вполголоса. Время от времени они оглядываются на меня, и от их взгляда у меня в животе скапливается ужас. Это нехорошо. Я это чувствую.

Доктор хлопает отца по плечу, затем пожимает руку матери, прежде чем выскользнуть из моей палаты, забрав с собой медсестер и офицеров. Я прищуриваюсь, наблюдая, как мои родители ведут молчаливую дискуссию передо мной. Они не разговаривают, но я все равно вижу, как между ними идет разговор. Что бы это ни было, оно почти мгновенно меняет атмосферу в палате. Ледяной холод трепета задерживается у основания моего позвоночника и скапливается в животе.