Похорони Меня Ложью

Маккензи кипит от гнева всю дорогу до машины. Я устраиваюсь на сиденье рядом с ней и жду, когда водитель тронется. У нас будет публичный обед в Ле Бернарден. Не нужно сообщать об этом таблоидам или папарацци. Маккензи такой выдающийся человек в социальных сетях, что на данный момент они все равно найдут ее, желая оказаться первыми, кто получит эту историю. Первый снимок, на котором мы снова вместе.

— Зачем ты это сделал? Зачем бросаться из-за меня под автобус? — тихо спрашивает она.

Я чувствую ее сладкий, опьяняющий запах в замкнутом пространстве. Это отвлекает. Мне хочется протянуть руку и заключить ее в объятия.

Я смотрю в окно, не в силах смотреть на нее, пока отвечаю.

— Затем, что на этот раз ты перестанешь лгать окружающим. По крайней мере, теперь она знает правду.

Я сделал это не поэтому. Я сделал это для нее. Хотя я и не хочу этого, я забочусь о ней. Краем глаза я вижу, как она вздрагивает, мои слова попали в намеченную цель. Я хочу дотянуться до нее и успокоить боль, которую, несомненно, вызвали мои слова, но не могу. Это слишком сильно показало бы меня, и на этот раз мне нужно взять верх. Поэтому вместо того, чтобы делать то, что кажется правильным, я сжимаю руки в кулаки и не отрываю взгляд от окна, пока мы не добираемся до места назначения.

Я вылезаю из машины и протягиваю ей руку. Когда она берётся за меня, я чувствую дрожь, проходящую по ее телу. Или это моя дрожь? Не могу сказать. Рука об руку мы проходим через вход, шокированные лица и разговоры замирают, когда они останавливаются, чтобы посмотреть на нас, сразу узнав нас обоих.

Я чувствую, как Маккензи напрягается рядом, явно ощущая себя неловко от такого внимания. Шепот начинается немедленно, и я практически чувствую, как она закрывается, поэтому сжимаю ее руку в своей, в единственной форме поддержки, которую я готов ей дать в этот момент. Кажется, это помогает. Она глубоко вздыхает и выпрямляет спину.

Мы обходим длинную очередь людей. Когда нас проводят к нашему столику, она не теряет времени даром. Очевидно, с кроткими чувствами, с которыми она столкнулась ранее, покончено, и на их месте старая Маккензи, которую я помню со всех тех месяцев назад. Та, кто делает храброе лицо.

Фасад.

— Скажи, зачем ты пришел сюда, чтобы мы могли разойтись в разные стороны.

Я улыбаюсь ей. Уверен, что для всех остальных это выглядит ужасно романтично,

то, как я улыбаюсь и тянусь через столик, чтобы взять ее руку в свою. Но она видит все, как оно есть. Холодная улыбка, за которой нет настоящей теплоты.

— Ты вернешься со мной в Лос-Анджелес и останешься со мной.

— Нет, черт возьми!

— Если ты хочешь, чтобы это сработало, мне нужно, чтобы ты была рядом.

— Я вернусь в Лос-Анджелес, но ты, блядь, сошел с ума, если думаешь, что я останусь с тобой.

Я пожимаю плечами.

— Думаю, я могу выселить Мию из ее номера, а ты можешь заехать вместо нее. Она может остаться со мной…

— Отлично! — огрызается она чересчур нетерпеливо. — Какие еще нелепые правила у

тебя действуют?

— У меня еще один предстоящий гала-концерт. Ты должна будешь присутствовать на всех мероприятиях, соблюдая приличия. Я уже опубликовал заявления. Все уже должно успокоиться на фронте статей.

Напряжение в ее плечах ослабевает.

— Я могу это сделать. Что еще?

— Разумеется, ты в моем распоряжении в любое время. — я наклоняюсь вперед, наслаждаясь тем, как ее глаза горят огнем, который разгорается глубоко внутри. — Всякий раз, когда я хочу трахнуть тебя, ты позволяешь мне.

Ее губы приоткрываются, и она сглатывает. Через некоторое время она закрывает рот и стискивает зубы, ее челюсть ходит ходуном. Тонкие мышцы на шее подпрыгивают от этого движения, дразня меня, умоляя о моем рте на ее коже.

— А теперь, если ты закончил, у меня есть свои правила. Если мы сделаем это, если я дам тебе доступ к своему телу, тогда у меня будет право голоса в том, что с ним произойдет. И я говорю, никаких поцелуев.

Я откидываю голову назад и смеюсь над абсурдностью этого предложения. Все посетители ресторана поворачиваются и смотрят в нашу сторону с любопытством на лицах, вероятно, задаваясь вопросом, над чем, черт возьми, мы можем смеяться, когда в средствах массовой информации было изображено, что она ненавидит меня до глубины души. И я думаю, что они не ошибаются на сто процентов.

Никаких поцелуев? Это просто не сработает для меня, и я точно знаю, почему она предложила это. Поцелуй прошлой ночью пробудил старые чувства, и она внезапно испугалась.

— Нет, — я качаю головой, делая глоток из стакана.

Она напрягается, ее лицо становится бурным от моего очевидного отклонения ее предложения.

— Это моя единственная просьба. Если ты не можешь выслушать меня, мы не заключим сделку.

Я откидываюсь на спинку стула, оценивая ее. Она говорит на полном серьезе. Думаю, я могу дать ей сантиметр, но будь я проклят, если она пройдет этот километр. Играя с материалом салфетки, раскрытой передо мной, я оцениваю ее панику в глазах. Ей нужно, чтобы я согласился на это. Вот в каком она отчаянии.

— Хорошо. Я могу это уважать.