Похоронный марш марионеток

Его жилище мало походило на квартиру полицейского. Гостиная и кухня образовывали единое пространство. У кремово-белой стены, мягко подсвеченный снизу, стоял диван в стиле ар деко,⁶⁰ над ним висела акварель Джона Марина⁶¹ в изящной золоченой раме. В углу находился застекленный шкаф тридцатых годов с хрустальными окошками, за которыми виднелись темные бутылки с ромом и виски.

Напротив дивана у книжного шкафа красного дерева стояло кресло, обращенное к балкону, с которого открывался вид на океан. Кресло было массивным, с тяжелыми резными ножками и орнаментом, включавшим различные лесные мотивы, на спинке. В 1938 году отец Сантомассимо купил его на аукционе за 350 долларов. Сантомассимо знал, что сейчас это кресло стоит более 12 000.

Стулья были из итальянского гарнитура, сделанного в Неаполе и привезенного на Западное побережье семьей торговцев овощами, один из членов которой впоследствии стал владельцем крупной студии звукозаписи. У них были высокие выгнутые спинки и немного потертая бархатная обивка. Они подчеркивали строгое достоинство семьи, сумевшей разбогатеть, но не презревшей своих крестьянских корней. Страховая компания оценила их в 25500 долларов.

Из маленького, но богатого монастыря возле Монте-Кассино⁶² были привезены четыре настенных светильника — медные, с витыми усиками, ягодками и желудями. Они считались церковной утварью и были оценены в 3500 долларов каждый.

У Сантомассимо сохранилась коллекция торшеров, купленных его отцом в Лос-Анджелесе во времена Великой депрессии, но все они были сделаны в Италии, главным образом в Милане. Высокие, с небольшими выемками на центральной стойке, с тремя-четырьмя гнездами для ламп под абажурами из тонкой материи, они зажигались при помощи длинных золотых цепочек, с тяжелой шишечкой на конце. Сантомассимо отказался продать их за 14000 долларов каждый, как предлагал ему кузен капитана Эмери, торговец антикварной мебелью.

На полу лежал тунисский ковер, большой, толстый, с чуть асимметричным рисунком. Но об асимметрии знал только Сантомассимо. Вероятно, она служила своего рода талисманом, призванным приносить удачу. Тунисцы были не менее суеверными, чем итальянцы, — возможно, потому, что долгое время находились под римским владычеством.⁶³ Ковер был тончайшей работы и очень редкой расцветки. Агент по продажам с бульвара Ла Сьенега, едва взглянув на него, предложил Сантомассимо 85 000 долларов.

Семья Сантомассимо владела магазином антиквариата, и торговля процветала, пока дяде не пришла в голову мысль обманом прибрать магазин к своим рукам. Все, что осталось Сантомассимо, — эта мебель и вкус к добротным и красивым вещам. Он не имел претензий к дяде, поскольку философски относился к человеческой жадности и порождаемому ею росту преступности. Он обожал свой ар деко и терпеть не мог дурной вкус. Но, к сожалению, в Лос-Анджелесе торжествовал именно дурной вкус.

За столом орехового дерева, инкрустированным более темными пластинами вишни, которые составляли по окружности череду идиллических сценок и гирлянду из виноградных листьев, Сантомассимо вяло жевал разогретый ужин из полуфабрикатов — цыпленка, обвалянного в сухарях со спаржей. Стоимость стола составляла никак не менее 145 000 долларов, а ужина — два доллара девяносто пять центов. Но этот контраст не беспокоил Сантомассимо.

Он решал в уме сложную шахматную задачу, но фигуры были расставлены на неевклидовой доске. Через modus operandi он пытался вывести тип личности убийцы. Непонятно откуда у него появилось странное ощущение, что убийца проделывает то же самое с ним.

Было поздно. Сантомассимо направился в спальню. Здесь обстановка была еще более дорогой. Он посмотрел на портрет родителей, висевший на стене. Суровое, исполненное достоинства лицо и горделивая осанка отца свидетельствовали о благородстве натуры и, возможно, о чрезмерном доверии к людям. Нежный взгляд матери и даже черные волосы, убранные в тугой узел, не могли придать ее лицу строгости — скорее делали ее величавой и необыкновенно красивой. Родители смотрели на Сантомассимо, но помочь ему ничем не могли.

Шум прибоя усилился. Сантомассимо подошел к окну. Зеркальный покой океана, покой дремлющего зверя, был нарушен. Мелкая рябь вздыбилась в черные волны; было слышно, как они бьются о борта яхт на причале. Внезапно движение на бульваре Сансет и шоссе Пасифик-Коуст оживилось: в кинотеатрах закончились сеансы. Сантомассимо сел, откинувшись на спинку кровати, включил лампу. Подложил поудобнее подушки и раскрыл книгу «Старонемецкие гравюры. Том первый: Шонгауэр и Дюрер».⁶⁴ И вдруг его взгляд соскользнул со страницы: ему удалось загнать неуловимую прежде мысль в угол.

Связь существовала. Она таилась, словно змея в траве.⁶⁵