Похороны

— Потому что он большой ученый, — заявил Фрейман.

— Да и вообще большой человек, — сказал я.

— А ты что — нет? — повернулся ко мне Фрейман. — Заправляешь целой библиотекой.

Я на мгновение сбился, но ответил библейской цитатой:

— Ибо человек рождается для страдания, ангелы же — чтобы устремляться вверх[7].

— Чтоб тебя с твоими цитатами! — с некоторой даже симпатией сказал Фрейман. — Еще тогда, в прежние времена, ты был доверху набит цитатами из Библии и Мидрашей.

И снова я вспомнил те дни, те долгие зимние вечера в Бухарском квартале. Мы восседали на соломенном матрасе, и даже Шрага с Аксельродом замолкали и слушали, когда я начинал рассказывать древние легенды.

— Шрага предрекал, что ты станешь фольклористом, — сказал Фрейман. — И обнаружишь «таящиеся под спудом сокровища нации».

— Шрага много чего предрекал, — кивнул я. — Многим даже кое-что обещал. Но не все отвечали его запросам. Не могу сказать, что он для меня ничего не сделал: я получил от него рекомендательное письмо к директору библиотеки. «Это легкая работа, — объяснял мне Шрага, — проветривать книги, стирать с них пыль, каталогизировать. Да к тому же и временная — пока ты не окончишь учебу, а потом займешься исследованиями».

— А дальше? — спросил Фрейман, как будто не знал, что было дальше.

— Потом я женился. Шрага преподнес мне в качестве подарка утверждение в штате библиотеки. После этого меня повышали в должности, пока я не получил одну из старших. Мне обеспечена кругленькая сумма в пенсионном фонде. Я даже могу позаимствовать оттуда деньги, если мне, к примеру, захочется купить новую мебель. К тому же я люблю книги, Фрейман, ты же знаешь. Все, что я успел прочитать, я прочитал в своем хранилище. Шрага писал мне: оставь чтение, начинай писать сам. Он был хорошим другом; не знал он лишь одного: все уже сказано в книгах.

— В том-то и дело. Легкая работа. Ты сидишь вечерком за столом и пишешь книгу. Как он, — кивнул Фрейман в ту сторону, куда удалился профессор.

— Он не пишет книг, — шепнул я. — Только статьи.

Послышался шум подъехавшего автобуса. Фрейман выглянул, затем снова сел.

— Сейчас я эксперт по манускриптам и редким книгам, — подвел я итог моему рассказу.

Фрейман посмотрел на меня иронически:

— Не знал, что ты такая важная персона. Эксперт — это звучит!

— А ты думал! — напустил я на себя важности. — Бывают эксперты и без ученых степеней.

— Конечно, — с готовностью согласился он. — Все, кто работает в университете, не могут не заниматься наукой. Не то что мы, работяги, лазатели на столбы.

— Я издали отличаю редкую книгу, — хвастался я. — Когда кто-нибудь умирает и после него остается библиотека, меня посылают оценить ее примерную стоимость. Так вот, я, можешь себе представить, отыскиваю ценные книги среди тысяч других.

— А у меня дома — одни только детские книжки, — улыбнулся Фрейман.

— Тоже неплохо, — рассмеялся я. — Меньше хлопот будет твоей вдове.

Я рассказал ему, как ко мне приходят старушки-вдовы:

— Они хотят подарить библиотеке книги своих мужей. Просят лишь приделать к стене, можно даже к боковым стенкам стеллажа, медные таблички: «В память о моем супруге, передавшем труд своей жизни этой библиотеке». Но я ведь отвечаю за наше помещение. И я говорю им: «Если мы повесим таблички с именами всех, кто умер, и поместим сюда все их книги, мадам, здесь не останется места для тех, кто жив». Вот так-то. И тогда они говорят правду, Фрейман. Все дело в помещении — его приходится сдавать какому-нибудь студенту. Пенсия у вдовы маленькая, расходов много. Поэтому она нас так просит... Ну, я, конечно, вхожу в положение и обещаю: «Мы пришлем швейцара, чтобы очистить вашу комнату». И они даже не спрашивают, что станется с книгами... Шрага, как ты помнишь, хотел, чтобы я тоже писал книги. Ну и кому они нужны? Эту великую тайну знает Аксельрод; потому-то он и не написал ни единой книги. Лишь статьи, лекции...

— Не говори мне об Аксельроде, — перебил меня Фрейман.

Я почувствовал, что во мне закипает гнев.

— Ну и чистюля у нас этот кудесник электричества! Вместо того чтобы сказать спасибо за бесплатную поездку, выпивку и пирожные...

Тут перед нами возник Аксельрод. Подошел тихо, подобно тени, и вполголоса сообщил, что за всех уже заплатил. Мы молча встали и пошли к машине.

Фрейман уселся на заднее сиденье и посмотрел на часы, а затем — с укоризной — на профессора, быть может, надеясь таким образом его поторопить. Я сел впереди. Все молчали. Аксельрод жал на газ, хотя мы еще не выехали на шоссе и лавировали между припаркованными машинами, каждая из которых стояла в нарисованном на асфальте желтом прямоугольнике. Я понимал: профессор ждет, что я попрошу его сбавить скорость. Но я не говорил ни слова, сидел с закрытыми глазами, равномерно покачиваясь в такт движению.

Тут не выдержал Фрейман.

— По-моему, одного покойника достаточно, — заявил он. — Или нет?

Аксельрод нажал на тормоз и шепотом сообщил:

— Я приготовил прекрасную речь о деяниях Шраги.

Фрейман по инерции наклонился вперед и воскликнул:

— Неужели ты после всего этого будешь прославлять Шрагу?!