— Ты сам согласился. Значит — готов. Твои возможности более чем достаточны. И хотя ты слишком неопытен и порой опасно наивен, я бы вполне мог стать твоим учителем, чтобы устранить все лишнее. Огранить алмаз, если тебе так будет понятнее.
— Убрать остатки человечности? — полюбопытствовал я.
— Именно.
— Но ведь ты же не лишен ее, — сделав пару шагов в сторону Лазаря, я внимательно посмотрел на его лицо. Обычный старик. Морщинистое лицо, благодушная улыбка.
— А ты думаешь, что люди, лишенные человечности, сразу же получают заточенные зубы и оскал, как у акулы? Ну что ты. Не порти впечатление о себе. В этом мире маньяки улыбаются, когда убивают и насилуют, а узаконенные наказания различного вида заставляют радоваться тех, кто приводит их в исполнение.
— Узаконенные наказания?
— Кто-то же считает себя выше остальных, имея возможность убивать. Казнить. Ну, так, к примеру. Не будем углубляться в детали.
— Давай ты еще скажешь, что мир прогнил.
— Не скажу. Мир никогда не гнил — он всегда оставался таким же диким, как и сейчас.
— Лазарь, — осторожно заметил я. — Тебя понесло в какую-то философию.
— Без нее порой нельзя найти ответ на важные вопросы.
— Ага, — уже не скрывая сарказма, ответил я. — Кто мы. Зачем мы здесь — и прочее.
— А ты предпочитаешь не знать?
— Да, — уверенно отозвался я. — Точно знаю, что ничего хорошего в этом нет. Хотя бы по той причине, что через четыре миллиарда лет Солнце взорвется и все, что делали люди, превратится в пыль. А даже если не взорвется — как только людей не станет, меньше, чем за сто лет половина, если все, что было создано, исчезнет. Перестанет существовать.
— И тогда зачем жить? — Лазарь ловко перехватил инициативу, заставив меня отвечать на вопрос, который я сам не очень хотел задавать себе. Но все же иногда задавал.
— Ради удовольствия? Ради новой жизни? А зачем, если удовольствие остается в памяти и стирается со временем, а новая жизнь обречена.
— Ох ты ж, как загнул. А что, если я скажу тебе, что Корпорация ведет разработки сверхлюдей?
— Я думал, что там все предпочитают снизу, — пробормотал я.
— Шутка засчитана. Не думай, что у меня нет чувства юмора.
— Ну, ладно. Допустим, это так. Пусть делают. В чем проблема? К тому же это лишь слова, и я не очень-то им верю.
— То есть, ты мне не доверяешь? — Лазарь снова по-отечески улыбнулся, демонстрируя не по-старчески белоснежные зубы.
— Верю в определенной степени, — уточнил я. — Во-первых…
— Вот объяснять не надо, меня твоя позиция более чем устраивает. Немного веришь — уже хорошо. На данном этапе нашего с тобой сотрудничества мне не нужно большего.
— Тебе не нужно. Но я не хотел бы расставаться со своей человечностью.
— Ты боишься перестать чувствовать, да? — старик подошел ближе к перилам, оперся на них и посмотрел вдаль. — А что вообще делает человека человеком, м?
Я замялся. Но Лазарь терпеливо ждал, пока я соберусь с мыслями.
— Так может и нет ничего такого, что выделяло бы человека среди прочей живности? — медленно произнес я, не чувствуя правоты в своих словах. Ведь как же: человек вершина всего! А тут такая крамола.
— Неплохо, — кивнул Лазарь. — Очень даже. Я ожидал от тебя другого ответа, но ты меня порадовал.
— Какого, например? — по спине пробежал холодок, потому что я воспринял ответ старика, как ненужное подтверждение моей правоты.
— Что ты будешь искать то, чего нет. Например, многие любят говорить о мыслях. Инстинктах. Целях в жизни. Вот ты сам сказал, что у человека есть цель — жизнь ради жизни. Такая же, как и у животных. А если он изберет себе любую другую, не заведет потомства, что дальше? Забвение?
— Так и с потомством ждет забвение. Я, например, никогда не знал никого дальше прадеда, — я пожал плечами. — Так опять же получается, что нет смысла в существовании…
— А вопрос в том, что отличает людей от животных. Видишь — нет отличий. Ты был прав, я это подтвердил. А человечность — такая странная черта.
— Она слишком многогранна, — вырвалось у меня. Лазарь снова заулыбался:
— Та-а-ак? — протянул он.
— Ну… блядь, что ты на самом деле!
— Я хочу услышать от тебя четкий ответ: что такое человечность и почему ты боишься ее лишиться.
— Потому что Тони сказал, что после потери души…
— Тебе-то нечего переживать, твоя душа на месте. Ну так?
— Боюсь перестать чувствовать, — наконец-то решился я.
— И только? Восприятие и рефлексия, если говорить умными словами. Хм, — Лазарь потер подбородок. — Нет, твой Тони в чем-то прав — когда человек лишается души, он многое теряет. Чувствовать ты не перестанешь. Я вот, к примеру, всегда радуюсь, когда нахожу спокойный уголок у воды. Его всегда можно создать самому, но в натуральном исполнении он прекрасен.
— То есть, ты чувствуешь?
— Разумеется!
— А все, что ты говорил до этого?
— Разве я говорил, что ты перестанешь чувствовать, жить, лишишься всего самого важного и превратишься в робота? Я говорил про человечность не как про заботу — она есть у всего живого. Не как про чувства — звери тоже умеют чувствовать, любить и быть благодарными. Это не касается некоторых людей, в частности, твоей бывшей.