Похожая на человека и удивительная

Глава 36

Пока Женя быстро и жадно ел в маленьком кафе в торговом центре, куда мы заехали по пути к несчастной Верочке, я размышляла, смогла бы я вот так, каждый день, годы подряд, зависеть от чьих-то чужих желаний. Нет, наверно. Вот я не очень хочу есть. Тем более, не хочу этих сосисок и тугих, плохо прожаренных лепешек. А ем, потому что маленький мальчик, у которого нет сейчас ни денег своих, ни родителей рядом, захотел съесть именно это. Вот так было бы и со своим ребенком. Правда, назвала бы я желания своего ребенка «чужими»?

Я часто вижу мам, превратившихся в функцию своего ребенка, если говорить на математическом языке. Переменная и ее функция, насколько я помню основы школьной алгебры. Вся жизнь заполнена и подчинена одному – выращиванию еще одного человека. Больше ничего. Выбирается работа ближе к дому, с удобным графиком, – какая разница, что за работа, в сущности. Главное – успеть забрать из школы, потом иметь возможность отвести в спортивную или музыкальную школу, или в обе, если хватает энтузиазма… И в этом весь смысл твоей жизни.

А я всегда очень боялась такого. Может, поэтому и не срабатывает у меня главный механизм – механизм продолжения рода? Блокируется мозговым сигналом – «Я не хочу жить ради кого-то, я не хочу быть функцией, я хочу сама быть главной величиной своей жизни». Я хочу быть для себя главной, поэтому я одна. Как всё просто.

– Ты поел? – Я увидела, что Женя, развернувшись на стуле, смотрит куда-то в сторону. – Кто там? На кого ты смотришь?

– Там… – Женя с ужасом смотрел на меня, не решаясь выговорить, – там… тот дядька…

– Который живет в стене?

Я уже поняла, на кого смотрит Женя. Конечно, если такой тип живет у него в стене и прячется под кроватью, чтобы однажды ночью растерзать Женю на маленькие кусочки и есть их, чавкая и обливаясь слюнями и Жениной кровью, как положено… Немудрено, что мальчик боится.

– Подожди-ка… – я встала и, обойдя несколько плотно придвинутых друг к другу столиков забегаловки, куда так рвался Женя за сосисками, подошла к страшному дядьке.

Передо мной сидел мужчина, по возрасту приближающийся к старику, но на вид еще вполне крепкий, с темным, пропитым, прокуренным лицом, в грязной, поношенной куртке – это в такую-то теплую погоду! – небритый, нечесаный, немытый, давно не стриженный. Очень неприятный тип.

– Чё? – спросил он меня, и я, на секунду столкнувшись с его тяжелым взором, постаралась как можно быстрее отвести глаза.

Не знаю, в душу ли я ему заглянула, но что-то крайне неприятное, липкое, муторное словно подступило у меня к горлу.

– Чё надо? – повторил он угрожающе, но страшно мне не стало. Стало только еще противнее.

Я на шаг отступила. Зачем я подошла к нему? Не знаю, интуитивно.

– Кошелек доставай, – сказала я, подчиняясь тому, что мне самой было не до конца понятно. – Тот, который ты только что во-он у той девушки в синем свистнул. Доставай, пока полицию не вызвала. И мотай отсюда побыстрее.

– Ты чего… чего… – забормотал дядька. – Какой кошелек…

Его небритый подбородок неприятно затрясся, он стал лихорадочно рыться по карманам. Что он там хотел найти? Действительно, какой-то кошелек? Паспорт? Или чистый, гладко сложенный носовой платок? И я на секунду засомневалась – правильно ли, что я так безоговорочно подчиняюсь таинственным сигналам, идущим из моего встряхнутого в апреле сего года мозга? Явно из левого его полушария – из безответственного, интуитивного, живущего фантазиями и не ведающего законов и рациональных объяснений. Просветить бы это полушарие, посмотреть, что там у меня да как, но боязно.

А вдруг я ошиблась? Вдруг это обычный, ни в чем не виноватый, совершенно нормальный, бедный, замученный старческими болезнями и бедностью старик, который давно живет один, ничего себе не готовит и с пенсии приходит в общепит, чтобы раз в месяц съесть что-нибудь вкусное, не похожее на его обычные макароны с пшенкой?

– Ты это… Давай-ка… – Он встал, обдав меня ужасающим ароматом нищеты, немытого тела, объедков, еще чего-то отвратительного и тошнотворного. – Не мое это… Не знаю откуда… – Дядька кинул на стол тонкий гладкий кошелечек из кожи цвета индиго – насыщенного синего цвета.

Такого цвета бывает небо где-нибудь в Индонезии, перед самой ночью, когда солнце уже село, а темнота не успела наступить. И в эти короткие мгновения небо словно наполняется изнутри темно-синим, но очень ярким свечением. Невидимые ангелы бегают по небу с невидимыми свечами… Или с галогеновыми китайскими фонариками.

Ссутулившись, лишь раз обернувшись, и то как-то боком, старик мелкой трусцой побежал к эскалатору. Я именно этого хотела? Да, наверно.

И я была права. Женя с восхищением смотрел на меня. Я держала в руке чей-то чужой кошелек цвета закатного индонезийского неба. А что внутри? Внутри лежали две кредитные карточки и несколько пятисотрублевых купюр. И что нам теперь делать с этим кошельком? Быть бы еще уверенной, что хозяйка действительно носит что-то синее, и поискать ее где-то поблизости. Ведь я про синюю одежду сказала просто так, по наитию…