Похождения авантюриста Гуго фон Хабенихта

Что было делать? Вот и торчал на страже, пока они услаждались пивом. Только вдруг послышался шум, гомон. Хозяйка жаловалась: пока ходила туда-сюда, талер украли.

— Сознавайтесь, кто украл! — закричал сержант.

Каждый помалкивал. Приказал он всем молодцам лечь на скамью, подбодрил каждого ореховым прутом шестикратно, но талер, понятно, не появился. Затем набросились пятеро мушкетеров на своего командира и вернули долг. Пять помножить на шесть — тридцать. А талера нет и нет.

Отличная армия, великолепная дисциплина! Сначала сержант всыпал подчиненным, потом они ему. Служить здесь, надо думать, будет приятно.

На мне красовались широкие, с буфами, панталоны, принятые у французских мушкетеров. Сунул я руку в карман, и что же? Злополучный талер! Никому и в голову не пришло меня обыскать.

(— Что же, собственно, происходило? — удивился князь.

— Обычное дело, — поспешил разъяснить советник. — Волшебная монета, так называемый хекталер, всегда возвращается к владельцу, все равно, потратил он его, потерял, или его украли. Колдовство исчезает, только если владелец отдаст сей талер добровольно или подарит.)

Ах, господин советник! Почему вы раньше не раскрыли мне тайну? — вздохнул обвиняемый. — Если бы я знал своевременно!

Супруг чужой жены

В новом положении волшебный талер никак не мог облегчить мне жизнь, ибо я попал в такое место, где покупать было нечего. Нас привезли в расположение французских войск, осаждавших город Лилль, и я угодил к артиллеристам, так как признался, что смыслю в этом деле. Жизнь настала попросту собачья: днем и ночью торчи в окопах, рой траншеи да наблюдай за пролетающими гранатами. Это еще куда ни шло, но от голода спасу не было. Согласно тактическому замыслу французского командующего, маркитантки к батареям не допускались, поелику пиво либо водка могли затуманить ясные головы канониров. Соответственно давали очень мало еды — меньше пить захочется. А когда я посылал сапера в кантин за кувшином двойного пива, тот всегда возвращался налегке — дескать, потерял талер по дороге. Все время, пока сапер пробирался своим путем, возвратный талер находил собственное направление к моему карману.

Голод и жажда весьма превосходили мое терпение.

Господа офицеры, напротив, не унывали и жили в своих палатках приятно и весело. В осаде участвовали все рода войск. Дамское общество отличалось не меньшим разнообразием — все офицеры обзавелись подругами, — имя им было легион. Каждая «лагерная дама» стоила сотни солдат, то есть проедала и пропивала жалованье целой сотни. Солдат получал полпорции пумперникеля, дама — двойную порцию марципана; справедливо, что и говорить.

Мой капитан также наслаждался обществом дамы, которая не приходилась ему ни сестрой, ни дочерью, и, кажется, не бабушкой и уж тем более не супругой. В длинном шелковом платье, в берете с большим пером, она скакала рядом с капитаном, когда тот посещал нашу батарею. Бабенка была что надо.

Но командующему, видать, изрядно осточертели многочисленные офицерские «семьи»: согласно его приказу женщины, не имеющие законных мужей, должны были покинуть лагерь. Капитан пожаловал ко мне на батарею, вроде бы по служебной надобности, и заговорил со мной таким манером:

— Знаешь, парень, мне кажется, ты способен на нечто большее, нежели чистить орудия и спать на голой земле.

— И жевать черствый хлеб, — уточнил я.

— Я бы хотел взять тебя в адъютанты.

— А я бы не возражал.

— Только сделаешь мне маленькое одолжение.

— Я способен на какое угодно одолжение.

— Чепуха, в сущности. Займешься кухней, будешь готовить дорогие вкусные блюда и приглашать меня на обед и ужин. Деньги — моя забота.

— Ладно. Постараюсь вам потрафить.

— Конечно, для того, чтобы принять кавалера моего ранга, необходимо присутствие в доме достойной и красивой дамы.

— Где ж мне такую достать?

— Сейчас скажу. У меня есть знакомая дама, достойная преклонения. Вот и женишься на ней.

— А почему бы вам, господин капитан, самому не жениться, если вы перед ней преклоняетесь?

— Идиот! У меня и без того есть жена.

Я несколько растерялся. Пожимал плечами, цокал зубом, как будто он болит:

— Видите ли, господин капитан, грехов на мне и без того достаточно — обманывал, воровал, грабил, но такой жалкой роли никогда играть не доводилось.

— Сообрази-ка хорошенько. Ничего не делать, вкусно есть и пить. А здесь!.. Возишься с минами, камни в земле дробишь. На сухом хлебе и воде. Полчаса тебе на размышление. Не захочешь — другого найду.

Долго тянулись эти полчаса. Что я, собственно, теряю? Честь? Где она, моя честь? Разве я не опозорил, не проиграл ее сотней способов. Верно, я глумился над ней всячески, но с оружием в руках! Меня проклинали, преследовали. А теперь? Кромсать ее остатки ножом и вилкой, запивая чужим вином! Выставить себя шутом на всеобщее обозрение?

Думал, думал, согласился. Через полчаса ответил капитану: ладно, вот моя рука. И сдержанно протянул руку. Он — свою, тоже сдержанно. На полпути руки застыли и опустились. Каждый, вероятно, решил: другая рука погрязней будет.