Похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе

— А-а-а-а, Аполончик? Так это ты дрался на Капказе за госусударя-батюшку, и святую Русь? Я тебя знаю, хорошо знаю! Ты был еще ранен, верно? Мне ндравится твое имя. Подь ко мне! Хатишь вина? — он еще раз расцеловал Квачи и его кузину.

Квачи от вина воздержался, сказал, что не пьет.

Разговор зашел о судьбах России, евреях, революции, третьем Риме и его всемирном господстве. Квачи воспользовался темой раз­говора и продемонстрировал живость своего ума, преданность церк­ви и престолу.

— Столыпин и Щегловитов — вот две могучие опоры святой Руси... Крамола еще не изжита до конца, ее корни не выкорчеваны... Гидра смуты и революции жива, у нее бьется сердце! Долг каждого сына отечества — очистить от скверны нашу прекрасную родину и святую церковь!

Квачи долго говорил об этом предмете; он плеснул масла в за­тухавшее пламя и перепугал успокоившихся было господ.

Вдова Лохтина подхватила его речи, снова вспыхнула, воспламе­нилась и с воплем рухнула в ноги святому:

— Гибнем, святой отец! Спаси и помоги, святой отец! Спаси!!!

Что-то забормотал и залепетал Саблер. И все прочие вслед за ним заволновались, повскакали с мест. И пошли опять чмоканье, жар­кие объятия, слезы и поцелуи...

В тот вечер решилась судьба нескольких министров, сенаторов, и архиепископов. Одни опустились вниз по житейской лестнице, дру­гие вползли на ступеньку выше.

Гости постепенно разъехались.

Святой отец увел Елену в комнату направо, хозяйка потащила Квачи в комнату налево.

Через час опять собрались вместе — на этот раз все были до­вольны друг другом.

Раскрасневшаяся Елена так и пылала; волосы ее растрепались, глаза маслянисто поблескивали.

Хозяйка дома и святой пошептались.

— Подь сюда! — позвал Гришка Квачи. — Ты мне ндравишься. Хатишь дружбу? Акромя таго, будиш мине охранять, патаму как жиды и люцинеры больно зло супротив мине имеют. Хатишь? Мотри мене харашо! Таня, подай икону, клятву будим давать.

Хочет Квачи дружить с Распутиным? Что за вопрос! Целый год он только об этом и мечтал, целый год прокладывал дорогу к старцу, искал путей-подступов к нему, ибо прекрасно сознавал, что имен­но он был подлинным царем и патриархом России и держал в своих руках всю власть над этой необъятной страной.

Принесли икону и Евангелие, поклялись друг другу в вечной дружбе и братстве.

Затем Гришка вспомнил:

— Жиды и люцинеры внесли в Государственную думу запрос обо мне. Я им покажу запрос! — он вскочил, взорвался, взъярился. Глаза его метали искры, горели огнем. Он то пищал бабьим голосом, то топал ногами и орал с пеной у рта:— А, стервы! А, окаянные! А, подлые!

Потребовал перо и бумагу, сел и с полчаса потел, кряхтел и сто­нал — писал телеграмму в Крым, государю и государыне. Наконец дописал.

"Ливадия, царям.

Миленький папа и мама! Вот бес-то силу берет окаянный. А Дума ему служит: там много люционеров и жидов. А им что? Скорей бы Божьего помазанника долой. А Гучков гаспадин их прихвостень, кле­вещет, смуту делает... Запросы, Папа! Дума твоя, што хошь, то и де­лай. Какой там запрос о Григории. Это шалость бесовская, прикажи. Да! Не каких запросов не надо. Да! Григорий! Да!"

Свои каракули, похожие на куриные лапки, передал Квачи:

— Телеграмму отправишь нынче же! А теперь айда по домам! Хо­зяюшка! Красно солнышко! Пасибо тибе! Дай Бог по-хорошему,— он расцеловал хозяйку и обернулся к Елене: — Леночка, сестрица! Подь ко мне домой. Я тебе совет добрый дам...

Он чуть ли не на руках снес по лестнице доставшийся от Квачи подарок: Елена крепко обняла святого за шею и спрятала утомленное, полуобморочное лицо в его длинной бороде.

Все трое сели в автомобиль.

— Так не гоже, сестрица! Подь сюда! Садись сюды! — и он уса­дил Елену на колени, поскольку в машине было "тесновато".

Когда подъехали к дому старца, святой обернулся к Квачи:

— Аполончик, обожди здесь. А ты, Леночка, проводи меня, коли хочешь совета от старца! Завтра приходите оба, поговорим...

Пока святой наверху давал Елене советы, Квачи ждал на улице. Ждал не меньше часа. Наконец она вышла.

Квачи обиженно дулся. Елена улыбалась.

— Что за старец такой этот Гришка — ни одного седого волоса в бороде, — проворчал Квачи.

Елена промолчала.

Так, не проронив больше ни слова, доехали до дома.

Квачи провел Елену в комнату, сел.

— Нет, это уж слишком! — буркнул.

Елена по-прежнему улыбалась.

— И хорошо он тебя проверил?.. Ну и что? Обнаружил бо­лезнь? — с ревнивой злостью процедил сквозь зубы.

— Сказал: не замочив ног, рыбу не поймаешь, — отрезала Еле­на, снимая платье, потягиваясь и по-прежнему лукаво улыбаясь.

— Все-таки как же он так быстро и осмотрел, и совет дал?

— Во всяком случае он лучше других докторов... — едко куснула Елена.

— Лучше меня?

— Тебя?.. Ха-ха-ха! Ты, Квачико, еще мальчик!

Квачи разволновался:

— Вот это уже неправда.

— Муж в поход ходил, а жена ему про битву сказывала — слы­хал такую поговорку? Аа-ха-ха-ха! Не нравится? Как я погляжу, ты через меня хочешь и дело сделать, и для себя сберечь. Но тот, кто го­нится за двумя зайцами, упускает обоих... Ах, не переживаешь? Так-то лучше... Ты человек умный...

— Смотри, без моего ведома ничего не затевай.