Похождения Бамбоша

Довольно было — во всяком случае так полагал Бамбош — сигнала, переданного по оптическому телеграфу из Куру, чтобы на острове Руайаль, в двух шагах от тюрьмы, в центре Террас-де-ля-Ревю, начали строить помост для казни. При этой мысли он с ног до головы обливался липким потом, отдающим затхлым запахом болота, его била дрожь, тело сводили судороги.

Бамбош сидел в одиночной камере, вернее в скальном углублении, чьи непробиваемые стены благодаря включениям карбонатов железа имели охристый цвет, напоминающий запекшуюся кровь. Кроме того, он был в кандалах, то есть на довольно длинной, скользящей по железному стержню цепи, запертой на замок. Цепь позволяла ему, хоть и не без труда, вставать, ложиться, принимать пищу.

Отдаленность островов Спасения, надежность тюремных стен, железная цепь — все это служило достаточной гарантией против возможного побега. Вот почему Бамбоша, Мартена и Филиппа не стерегли охранники, здесь, на островах, имевшие обыкновение перекинуться с заключенными в картишки, пока очередная партия не бывала прервана вмешательством косы смерти.

Надзиратель приходил к нему лишь два раза в день, сопровождая дежурного по кухне, приносившего узнику еду.

Завидя унтер-офицера, Бамбош старался скрыть свое уныние, даже начинал хорохориться, пытаясь поразить воображение охранника каторжными байками о своих подвигах. Словом, он позировал для того, чтобы слух о его поведении дошел до его товарищей и каторга до последнего гордилась бы своим Королем.

— Ну так как, шеф, — обращался он к невозмутимому стражу, проверявшему его кандалы, — церемония сегодня не состоится? Хорошо ли палач правит свою бритву? Надо ведь сбрить целых три башки. Много же древесных опилок понадобится! Я лично потребую самых первоклассных, из розового дерева, — люблю тонкие ароматы!

Надзиратель невозмутимо удалялся, не проронив ни слова, так, как будто он ничего не видел и не слышал.

Но каторжники, получавшие наряд по кухне, трепетали от восторга, а товарищи, которым они расписывали браваду Бамбоша, превозносили его до небес и ставили всем в пример.

Но, когда он оставался один, возбуждение спадало, и он, удрученный, бросался на раскладушку и с трудом мог проглотить свою пайку, хоть она и была получше, чем у других. Впрочем, впереди у него еще была передышка — о, недлинная, всего двухдневная. И вот почему. После отказа, полученного в апелляционной комиссии, его дело было послано в так называемый «Внутренний совет». В местных условиях этот орган действует на манер комиссии по помилованиям и решает, надо ли отложить исполнение приговора в надежде на то, что глава государства помилует преступника.

Этот совет состоит из одиннадцати членов, включая губернатора, являющегося его председателем. Довольно, чтобы за отсрочку проголосовали всего два члена, и исполнение приговора будет перенесено на более поздний срок. В другом случае, если за отсрочку проголосует большинство, губернатор имеет право, не запрашивая мнения метрополии, если найдет нужным и под личную ответственность, чинить суд по своему усмотрению. Отчитаться о мотивах, приведших его к тому или иному решению, губернатор обязан только перед министром.

Итак, для созыва этого совета, рассматривающего кассационные жалобы, отвергнутые апелляционной комиссией, требуется двое суток. Таким образом, Бамбош получил еще сорок восемь часов передышки, на которые не рассчитывал.

Заседание Внутреннего совета оказалось чистой формальностью, так как убийство охранников и людоедство так ожесточили местное население и чрезмерно возбудили заключенных, что об отсрочке никто и помышлять не мог.

Так и произошло. Внутренний совет единогласно решил, что правосудие должно свершиться незамедлительно. С этого момента судьбы трех приговоренных оказались целиком и полностью в руках губернатора. Его решение соответствовало решению Внутреннего совета, препятствовало любому проявлению мягкосердечия и конечно же отклоняло отсрочку. Смертная казнь была назначена на завтрашний день.

Мадемуазель Журдэн, ловко сеявшая тут и там золотые монеты, содрогалась при мысли, что каждый истекший час укорачивает жизнь негодяю, владевшему ее душой.

Приговор Внутреннего совета позволил ей предвидеть и то, какое решение примет губернатор. Она поняла: все кончено, Бамбошу осталось жить сорок восемь часов.

Не утратив ни грана энергии, но придя в лихорадочное состояние от терзавших ее мыслей, Фанни сказала себе:

«Вот теперь надо действовать. Увидеть его!.. Спасти!..»

Если бы кто-нибудь, знающий о ее любви к бандиту и о том, что через двое суток на острове Руайаль на его шею опустится нож, услышал бы эти слова, он решил бы:

«Эта женщина свихнулась!»

И действительно, вымолвить такую фразу в подобных обстоятельствах — что может быть нелепее!

Подумать только — получить свидание с узником, приговоренным к смертной казни, сидящим в кандалах в каземате на островах Спасения!..

Это чистое безумие!