– Вы не решаетесь договорить до конца? Ну так я договорю за вас! Три дня тому назад я ехала к себе домой, и Лагир, ехавший в Париж, повстречался со мною. Хотя я и была замаскирована, но ему понравились мои волосы, и он с истинно гасконской дерзостью увязался за мной… Ну и… Я оставила его в доме!
– А, так вы сами признаетесь, сами признаетесь! – со страданием крикнул Эрих.
– Этот бедный Лагир! – с холодным сожалением продолжала герцогиня. – Ведь он воображает, будто он любим, как никто! Бедняжка не знает, что ночью все кошки серы… Идите за мной, я покажу вам интересную картину!
Она взяла графа Эриха и осторожно повела его в соседнюю комнату. Там она шепотом сказала ему, чтобы он прижался ухом к замочной скважине.
Эрих прислушался, и до него донесся страстный шепот:
– Анна, дорогая моя Анна! Я боюсь, что у меня не хватит крови в жилах, чтобы достаточно пролить ее на службе тебе! Анна, моя жизнь, моя любовь! Я люблю тебя, обожаю!
– Теперь посмотрите! – шепнула герцогиня.
Эрих заглянул в скважину и увидел при неверном свете лампы Лагира, стоявшего на коленях пред белокурой женщиной, одетой и причесанной как герцогиня и тоже замаскированной. Это была камеристка Марион.
Эрих вскрикнул и упал на колени с жалобным шепотом:
– Простите! О, простите!
XXVIII
Герцогиня поторопилась отвести графа подальше от двери, как бы опасаясь, чтобы Лагир не услышал их. Этот маневр еще более убедил Кревкера, насколько он виноват в своих подозрениях.
– Ах, герцогиня, герцогиня! – бормотал он, чуть не рыдая. – Найдете ли вы когда-нибудь возможность простить нас?
Герцогиня провела его обратно в будуар и, заперев двери, сказала:
– Ну а теперь поговорим! Дорогой мой граф! Знаете ли вы, что за народ гасконцы?
– Еще бы! Это хвастуны, фаты…
– Да, да, но зато они храбры!
– Ну вот еще!
– И очень верны и неизменны в преданности. Вот я и захотела сделать себе верного раба из этого Лагира. Нам необходимо иметь своего человека в свите наваррского короля, тогда мы всегда будем осведомлены. Но вдруг мне пришло в голову, что у вас с Лагиром могут быть свои счеты из-за схватки на улице Каландр. Вот я и послала Амори за вами, чтобы предупредить вас о Лагире. Я боялась, чтобы у вас не произошло столкновения… Но – увы! – я спохватилась слишком поздно! Боюсь теперь, как бы этим досадным столкновением не было испорчено все дело. И так тут разыгралась драма ревности…
Граф Эрих опять рассыпался в извинениях. Герцогиня продолжала:
– Да, но вы ведь сказали мне, что Лев опасно ранен?
– Быть может, теперь он уже умер!
– Боже мой! Такой верный слуга! Но поезжайте же поскорее в Париж и возвращайтесь обратно сюда, чтобы сообщить мне, как его здоровье!
Герцогиня была умелой комедианткой, а Кревкер – слишком влюбленным человеком, чтобы не поверить ее искренности. Поэтому, смущенно пробормотав еще несколько извинений, он поспешил вскочить на лошадь и стрелой умчался к Парижу…
Когда топот его лошади замер вдали, Анна отправилась в ту комнату, где Лагир сидел с Марион.
– Долой маску! – сказала она камеристке. – Ступай вон, комедия сыграна!
Затем она знаком приказала Лагиру следовать за ней в будуар. Здесь он спросил ее:
– Так что же, герцогиня, комедия удалась?
– Вполне. Он поверил всему!
– Какие глупцы – мужчины! – пробормотал Лагир. – Итак, ваше высочество, дело сделано, я сдержал свое обещание. Для сира Льва и его друзей я – обмороченный дурак, а вы – целомудреннейшая из женщин!
– Да, вы сдержали свое обещание, но ведь я тоже сдержала свое, освободив вас от клятвы!
– Да, прошлым мы поквитались, ваше высочество, а будущее…
Анна вспыхнула.
– Что такое? – крикнула она. – Уж не осмелитесь ли вы ставить мне новые условия за свое молчание в будущем?
– Фи! – с негодованием ответил Лагир. – Право же, я гораздо лучше, чем вы думаете обо мне! Поверьте, светлое воспоминание о вашем высочестве будет с признательностью сохраняться моим сердцем!
Анна Лотарингская ответила ему лишь пренебрежительным жестом. Он продолжал:
– О, к чему между нами встала эта проклятая политика, которая невольно разъединила нас! Я был бы так счастлив служить вам, как обожаемому светлому ангелу, но это несовместимо с моим долгом подданного наваррского короля.
– Значит, вы очень любите своего государя? – спросила Анна.
– Это мой долг.
Герцогиня окинула его своим магическим взором и тихо сказала:
– А если бы я попросила вас избрать себе другого повелителя? Ах, вы вообразили себе, что я женщина без сердца, способная отдаваться лишь сухому политическому расчету… А ведь как знать! Быть может, я, несмотря ни на что, не буду в силах забыть проведенные с вами часы.
Говоря это, Анна была хороша как никогда; быть может, и искренна она была в этот момент тоже как никогда.
– Герцогиня! – задыхаясь, сказал Лагир. – Во имя Неба, заклинаю вас: не говорите со мной так!..
Она продолжала взволнованным, нежным голосом, обдавая пылкого гасконца магнетизирующим, одурманивающим взглядом: