Похождения Червонного валета. Сокровища гугенотов

— В этом доме живет девушка, прекрасная, как день!

— Сравнение неудачно, — заметил король. — Сегодняшний день, например, печален, туманен и способен навеять на душу самую черную меланхолию.

— Я имею в виду весенний день, государь! Эту девушку стережет какой-то старик — слуга, как говорят одни, отец, как уверяют другие. Девушка выходит лишь по воскресеньям, да и то всегда под густой вуалью… Словом, красавицу держат, что называется, под семью замками. Вот я и подумал… В бытность польским королем его величество наш государь нередко производил по ночам веселые скандальчики, выбегая с друзьями на улицы Варшавы и учиняя дебоши разного рода…

— О, как я тогда веселился! — со вздохом сказал Генрих III.

— Ну, так почему же не представить себе, что Блуа — та же Варшава! Уже в девять часов здесь дают сигнал тушения огня, а патрули уходят спать в десять.

— А теперь сколько времени? — спросил король. — Около двенадцати? Значит, патрули уже спят?

— Давно уже, и мы можем без всякого риска заняться похищением таинственной красавицы!

— Эге! — сказал король. — Такое приключение мне нравится. Конечно, сама по себе красотка мне ни на что не нужна, но зато само похищение… Ну а со стариком мы что сделаем?

— Государь, не разбив яиц, яичницы не сделаешь!

— Это очень верное замечание! — согласился король и обратился к Крильону: — А вы, друг мой, как полагаете?

— Не знаю, государь, — ответил герцог, — я не специалист в поварском деле.

Король прикусил губу и молча позвонил. Вошедшему на звонок пажу он приказал подать плащ, шпагу и бархатную маску, а затем, обращаясь к миньонам, сказал:

— А вы, красавчики мои, можете надеть маски, если хотите, но для вас это, конечно, вовсе не так обязательно, как для меня, потому что гугеноты поднимут крик, если станет известно, что король Генрих Третий пускается в ночные приключения!

— Государь! — сказал Келюс. — Гугеноты дурачье!

— Я тоже так думаю, — ответил король, — но надо же сделать что-нибудь и для дурачья! А вы, герцог, — продолжал он, обращаясь к Крильону, — отправитесь с нами?

— Я, государь?

— Ну да, вы, мой друг Крильон!

Герцог встал, ударом ноги опрокинул табуретку и, кинув на миньонов сверкающий ненавистью взгляд, воскликнул:

— Вашему величеству угодно шутить, что вполне понятно, так как все Валуа отличаются остроумием!

— Что такое? — надменно сказал король, нахмурившись.

Крильон и бровью не повел, продолжая:

— Потому что, наверное, ваше величество шутите!

— Объяснитесь, герцог! — сказал король, голос которого выдавал раздражение.

— Это будет нетрудно, государь. Мне было пятнадцать лет, когда я стал пажом короля Франциска Первого. Однажды вечером король сказал мне: «Вот письмо, отнеси его, милочка, к моей дивной подруге Диане де Пуатье». Я посмотрел на короля сверху вниз, и он понял. «Этот ребенок не создан для роли любовного посредника!» — сказал он и позвал другого пажа.

— Ну-с? — крикнул Генрих III шипящим голосом.

— Ну-с, а тридцать лет спустя король Карл Девятый вздумал поручить мне скверное дело, достойное палача, а не дворянина. Я обнажил шпагу и сломал ее о свое колено. Тогда государь, ваш покойный брат, вспомнил, что меня зовут Крильоном, и извинился передо мною.

— Да неужели? — сказал Генрих, губы которого судорожно скривились.

— Я не требую извинений от вашего величества, потому что вы, государь, еще слишком мало знаете меня, — наивно сказал Крильон. — Я только умоляю разрешить мне отправиться спать.

Король не проронил ни слова. Он повернулся спиной к Крильону и обратился к миньонам:

— Ну, вы готовы, господа?

Король вышел первым, за ним Келюс и Шомберг, Эпернон и Можирон. Крильон смотрел им вслед, не говоря ни слова. Казалось, он был погружен в мрачную, тревожную задумчивость. Вдруг он вздрогнул, выпрямился и бросился к двери.

— Нет, нет! — пробормотал он. — Я должен спасти честь короля. Честь короля Франции и Крильона — это одно и то же! — И он побежал вслед за ушедшими.

II

Улица, о которой говорил Можирон, и в самом деле шла в гору. Узкая, извилистая, вымощенная речными камешками, окаймленная черными бесформенными домиками, она казалась пережитком из Средних веков. И тем страннее представлялась среди них массивная каменная стена, сравнительно новой постройки, с величественными дубовыми воротами. За стеной виднелись деревья, маскировавшие какое-то здание из красных кирпичей — не то замок, не то мещанский дом.

Несмотря на поздний ночной час, из-под ставен одного из окон просвечивали полоски света. В комнате первого этажа перед прялкой сидела за работой молодая девушка. Ей было не более шестнадцати лет, она была очень бела и русоволоса, а ее голубые глаза своей бесконечной нежностью напоминали глаза газели.

В то время как она прилежно работала, склонившись над пряжей, дверь бесшумно отворилась и в комнату вошел старец, до такой степени высохший и исхудалый, что казался скорее тенью, чем живым человеком.

Девушка подняла голову и, улыбаясь, сказала:

— Добрый вечер, дедушка!

Старик подошел к девушке, поцеловал ее и недовольно произнес: