Похождения двух горемык

— О, — говорит, — здесь же бассейн!

— Ну и что? — говорю, — мало тебе одного бассейна, что ли? Еще этот тебе нужен?

— Так это ж другой, — говорит. — Тот банный был, а этот спортивный!

Да. Ну и тип! Видно, жизнь его ничему не учит.

Пошли в бассейн.

Вахтерша дремала как раз, беспрепятственно мимо нее прошли. Помылись зачем-то в душе — и в бассейн!

Действительно, бассейн прекрасный, не то что банный! И никого. Только крики наши, шлепки гулко отражаются от высокой крыши. Витя взял пенополиуретановый квадрат — на которых малышей плавать учат.

— А давай, — говорит, — кто глубже его утопит. У кого выше он выпрыгнет — тот и победил.

— Давай!

Стали засовывать эти поплавки огромные в воду, руками-ногами, нажимаешь, потом отпустишь, он выскочит, вверх взлетит, как дельфин, и шлепнется.

«Ну, — разозлился я, — уж тут-то я свое докажу!» Засунул его изо всех сил, сам вынырнул, отдышался — гляжу, нет! Здорово я его утопил — сейчас выпрыгнет!

Вдруг что-то как даст мне в подбородок — зубы лязгнули на весь бассейн, в глазах помутнело. Гляжу — поплавок этот рядом со мной покачивается.

И тут еще открывается крохотное окошечко под потолком, высовывается человек и кричит:

— Как вы здесь оказались? Здесь только спортсменам-разрядникам можно, а вы кто?

— Мы не разрядники, но мы хотим.

— Да нет, мы сюда только перспективных берем, а вы не перспективные.

— Почему это?

— Сразу видно.

Вышли мы наверх. Вытерлись в этот раз уже одеждой, раз уж мы не перспективные — кому нужны!

— Да, — Виктору говорю. — Как-то мы нигде с тобой не задерживаемся. Видно, потому, что собственных предложений у нас нет, идей!

Вышли, пошли.

Хоть и не перспективные мы, а мерзнем!

Вдруг глядим — на скамейке шляпа лежит!

— О, — Витя говорит, — наконец-то нам счастье улыбнулось!

Взял шляпу эту, надел. Все-таки голове теплее!

Идем — Витя в огромной шляпе.

Гражданин один так и оцепенел. Долго шел за нами — под шляпу заглядывал.

— Не пойму, — говорит, — лилипуты, что ли? Лилипуты, что ли, приехали, говорю?

Потом идем дальше, вдруг человек без головного убора догоняет нас, с милиционером.

— Вот, — говорит, — положил на секунду шляпу, а они украли.

— Бежим! — Витя кричит.

Помчались из последних сил уже.

Шляпу на урну положили, — может, отстанут. Идем — от погони уже оторвались — проходными дворами.

— Да-а, — говорю, — правильно, видно, мой папа говорил: «Путь, который к гибели ведет, от истинного отклоняется сначала на один градус всего!»

Вспомнил я вдруг почему-то, как в автобусе с нашим учителем пения встретился. До четвертого класса у нас пение было, потом кончилось, а он на пенсию ушел.

Вспомнил я, как серьезно он уроки свои проводил! Перед тем как начать петь нашему хору, достанет камертон — металлическую рогатку, — стукнет себе им по голове (все, кого не видит он, обязательно этот жест передразнят!). Тихий звук камертона — как комариный писк. Прекратится он — и мы начнем петь с этой же ноты, которая затихла.

Я, помню, любимцем его был.

Говорил он — замечательно я пою!

Потом пение у нас кончилось, а он на пенсию ушел.

И все!.. Вспомнится иногда только, как солировал я.

Стою — и сам удивляюсь, как пою!

«Солнышко све-тит яс-ное!..»

Вспомнил, как на концерте для родителей пел, — родители все изумлены были, переглядывались, головами качали — они до этого с другой стороны меня знали...

И вот встречает меня он — два года уже после уроков его прошло.

— Ну как ты, — спрашивает, — поешь?

Я подумал еще тогда: «Просто нечего ему больше спросить!»

А сейчас понял вдруг: «Не совсем так!»

Он, видно, действительно на меня надеялся, что я певцом стану, с его легкой руки, чтоб он говорить мог потом, друзьям-пенсионерам: «А Горохов-то у меня начинал!» Но как-то я про это забыл. Ушел он — и забыл я про пение.

Потом вспомнил вдруг: я же еще и в легкой атлетике блистал. Учитель школьный в спортшколу меня послал, там я сразу на второй юношеский разряд пробежал. Может, я и быстрее бы пробежал, да какой-то балбес на дорожке чемодан позабыл. Перепрыгивать пришлось, и то время разрядное оказалось. Тренер тот говорит: «Ну-ну!»

И все. Больше я на тренировки не ходил. Не помню уж почему. Так что в легкой атлетике я перспективный был! Как это забыл я совсем... Выходит, я не одну уже надежду не оправдал, а две! Так и все, вообще, можно проморгать!

Виктору говорю:

— Ну, куда? Помнишь, ты говорил, что у тебя какой-то верный друг есть? Ну, номером телефона которого ты еще камеру хранения зашифровал?

Он говорит:

— Точно! Как мог я забыть! Вот это действительно друг! Напоит нас чаем, накормит! Колоссально!

Вбежал в телефонную будку и застыл. Минут десять, наверно, стоял, как столб.

— Забыл! — говорит.

— Что?

— Номер телефона его забыл, давно, выходит, не звонил.

— Да-а-а-а, — говорю, — к дружбе у нас, выходит, такое же небрежное отношение, как ко всему!

— Как же? — он говорит вдруг.

— Что — как?

— Как же, — говорит, — камеру хранения теперь откроем? Думал, уж этот телефон железно запомню, и нет!

Витя расстроился, впервые, можно сказать. Но быстро пришел в себя, снова захохотал.