— Моя мысль вот какая: обшарим еще каюты, заберем все, чего не доглядели, потом поплывем к берегу и спрячем наше добро. Теперь сообрази: не пройдет и двух часов, как судно разобьется вконец и пойдет ко дну — он и утонет; тогда ему некого будет винить, кроме самого себя! Надеюсь, это гораздо лучше, чем марать руки, убивая его. Я против того, чтобы убивать человека, коли можно без этого обойтись; это и безрассудно и неблагородно. Ну, не прав ли я?
— Кажется, прав. А вдруг пароход не потонет?
— Во всяком случае, мы можем подождать два часа: посмотрим, что из этого выйдет.
— Согласен, пойдем.
Они отправились, а я слез с койки, обливаясь холодным потом, и пополз дальше. Кругом стояла тьма кромешная; я шепнул хриплым голосом:. «Джим!» Он отозвался у самого моего локтя слабым стоном.
— Живей, надо улепетывать, Джим, не время тут нюни распускать; там внизу шайка убийц, если мы не отыщем их лодки и не пустим ее по течению, чтобы молодцы не могли выбраться с этого парохода, то нам придется плохо. Если же нам удастся найти ее, тогда они пропали — попадут в руки шерифа. Ну, проворней, не зевать! Ты ищи по правой стороне, а я по левой. Начни от плота и…
— О, боже мой, боже мой! А плот-то где? Нет нашего плота; его оторвало и унесло, а мы застряли здесь!
Глава XIII
Спаслись с парохода. — Сторож. — Пароход пошел ко дну.
Вот тебе раз!.. У меня замерло сердце, я чуть не упал в обморок Заперты на разбитом судне, да еще в такой компании! Однако нельзя было медлить. Надо во что бы то ни стало отыскать лодку, и теперь уже для нас самих. Дрожа всем телом, мы пробирались ощупью вдоль правого борта судна; дело шло медленно. Мне показалось, прошла целая вечность, покуда мы добрались до кормы. Никаких признаков лодки! Джим признался, что не в силах двинуться дальше — до того он ослабел с испугу. Но я уговорил его приободриться — все равно, если нам придется остаться на этих обломках, мы погибли! И вот мы направились к кормовой части, набрели на люк и уцепились за ставни, потому что край люка был в воде. Смотрим, а ялик тут как тут! Я едва мог различить в темноте его очертания. Вот обрадовался-то! В тот же миг я хотел прыгнуть в него. Вдруг дверь каюты отворилась. Один из разбойников высунул голову наружу — всего в двух шагах, — я уже думал, что пропала моя головушка, но он тотчас же юркнул назад, проговорив:
— Убери этот проклятый фонарь, Билл.
Затем он кинул в лодку набитый чем-то мешок, вошел сам и сел. Это был Пакард. Вслед за ним уселся и Билл. Пакард молвил шепотом:
— Готово, отчаливай!
Я едва не сорвался со ставни — до того ослаб. Вдруг Билл говорит:
— Постой!.. А что, ты у него не отобрал деньги?
— Нет. А ты?
— И не подумал… Значит, у него осталась его доля?
— Ну, тогда пойдем назад — не расчет нам бросать здесь деньги.
— А если он заподозрит, что мы затеваем?
— Так что ж за беда? Пойдем.
Они вылезли из лодки и вошли в каюту. Дверь за ними захлопнулась, так как была на той стороне парохода, которая накренилась кверху. В ту же секунду я очутился в лодке, Джим кинулся за мной… Ножом я перерезал канат — и мы поплыли.
Мы не тронули весел, не произнесли ни слова, старались даже задерживать дыхание, Быстро скользили мы среди мертвой тишины, миновали кожух, миновали корму, еще две секунды — и мы очутились ярдов на сто ниже судна, — оно исчезло во мраке, все целиком — мы были спасены!
Отплыв на триста-четыреста ярдов, мы увидели фонарь, сверкнувший, как искорка, у дверей каюты — должно быть, злодеи хватились своего ялика и сообразили, что попали в беду не лучше той, которую готовили Тернеру.
Джим налег на весла, и мы поплыли за нашим плотом. Теперь, впервые, во мне шевельнулась жалость к этим людям — раньше не до того было! Ведь ужасно, даже для убийц, попасть в такое положение! Ведь я сам мог бы стать убийцей — как бы мне это понравилось? Я и говорю Джиму:
— Как только увидим где-нибудь огонек, причалим туда, выбрав место, где можно спрятать ялик; я пойду, сочиню какую-нибудь историю и пошлю им человека на выручку — пусть их вытащат оттуда, чтобы можно было потом повесить, как следует, в свое время.