— Да, один с нашей стороны и один у них. Месяца три тому назад мой двоюродный брат, Бед, мальчик четырнадцати лет, ехал верхом по лесу, на том берегу реки, а оружия с ним не было — вот ведь эдакая глупость! И вот в глухом месте он слышит позади лошадиный топот; оборачивается и видит, что старик Бальди Шефердсон целит в него из ружья, а седые волосы у него так и развеваются по ветру! Вместо того чтобы броситься в сторону, в кусты, Бед вообразил, что тот его не нагонит, и пустился скакать по дороге; так они скакали друг за дружкой миль пять или больше, и старик все нагонял его. Наконец, Бед увидал, что нечего стараться, — все равно не убежишь, — повернулся к нему лицом, это знаешь для того, чтобы рана пришлась в лоб, старик подъехал к нему ближе и застрелил его наповал. Только не долго он радовался своей удаче: не прошло недели, как наши его самого убили.
— Мне кажется, этот старик был подлый трус, Бек!
— Вовсе не трус… даже ни капельки! Между Шефердсонами нет трусов, — ни одного! Да и между Грэнджерфордами — тоже. Знаешь ли, этот самый старик однажды держался целых полчаса против троих Грэнджерфордов и вышел победителем. Все были верхом; он соскочил с лошади, укрылся за маленькой кучкой дров и положил лошадь перед собой, чтобы защитить себя от пуль. А Грэнджерфорды оставались на конях, кружились вокруг старика и палили в него, а он палил в них. Он с лошадью вернулся домой порядочно-таки потрепанный и помятый, а Грэнджерфордов пришлось тащить домой — один был мертв, а другой умер на следующий день. Нет, сэр, между Шефердсонами не бывало трусов — не такого они десятка!
В следующее воскресенье мы все отправились в церковь, верхом, мили за три от дому. Мужчины взяли с собой ружья и все время держали их между колен или прислоняли к стенке, тут же под рукой. Шефердсоны делали то же самое. Проповедь была ужасно длинная; пастор все толковал о братской любви и тому подобных материях. Все нашли, что проповедь прекрасная, и на обратном пути у каждого нашлось что сказать о вере, добрых делах, благодати, предопределении и т. п. Мне кажется, что я никогда еще не переживал такого скучного и благочестивого воскресенья.
Через час после обеда все домашние задремали — кто в креслах, кто в своей спальне, и мне стало довольно тоскливо. Бек и его собака растянулись на траве на солнышке и крепко спали. Я пошел наверх в нашу комнату, намереваясь также заснуть. Там я застал хорошенькую мисс Софию стоящей в дверях своей комнаты, — ближайшей к нашей; она позвала меня к себе, тихонько притворила дверь и спросила — люблю ли я ее? Я отвечал, что люблю; тогда она спросила, согласен ли я оказать ей одну услугу, но так, чтобы никто не знал. Я сказал, что да. Она тогда призналась, что забыла свое Евангелие в церкви, на скамье между двух других книг, — так не могу ли я пробр!аться незаметно в церковь и принести ей книжку — только никому не говорить об этом. Я обещал все исполнить.
Я вышел из дому украдкой и пошел по дороге; в церкви не было ни души.
«Ну, — думаю я, — тут что-то неладно: с чего бы это барышне так волноваться из-за Евангелия?..» Я встряхнул книжку, и оттуда выпал клочок бумаги, а на нем было написано карандашом: «В половине третьего». Больше я ничего не нашел, как ни искал. Бумажка мне была без надобности, поэтому я вложил ее назад в книжку и вернулся домой; мисс София стояла на пороге своей комнаты и поджидала меня. Она втащила меня к себе и затворила дверь; потом стала перелистывать Евангелие, покуда не нашла клочка бумаги. Прочтя его, она казалась очень довольной; не успел я опомниться, как она обняла меня и назвала лучшим мальчиком в мире, прося, чтобы я никому ничего не рассказывал. Она вся зарделась, глаза ее блистали, она была прелесть какая хорошенькая в эту минуту! Я был ужасно удивлен и спросил, что это за бумажка. Она не отвечала и только пожелала узнать, читал ли я, что в ней написано. «Нет», — говорю я. Она опять спросила — умею ли я читать по писаному, и, услыхав, что я умею читать только печатные буквы, она объяснила, что эта бумажка — просто закладка в книге, а теперь я могу идти играть.
Я пошел к реке, обдумывая, что бы это все значило; скоро я заметил, что мой негр идет за мной следом, на некотором отдалении. Когда мы отошли от дому, негр осторожно оглянулся, потом подбежал ко мне.
— Мастер Джордж, — сказал он, — пойдем со мной к болоту, я вам покажу пропасть водяных мокасинов!
«Странно, — подумал я, — об этом он говорил мне еще вчера. Ведь должен же он знать, что водяные мокасины вовсе не такая редкость, чтобы за ними ходить так далеко; уж не кроется ли тут что другое?»
— Хорошо, — говорю я, — ступай вперед.
Мы прошли с полмили, потом он вошел в болото по щиколотку, я за ним, и мы прошли еще около полумили.
Посреди болота лежал маленький сухой островок, густо заросший деревьями, кустарником и виноградом. Негр и говорит мне:
— Ступайте вон туда, вправо, мастер Джордж, там они и растут. А я уж видал их и раньше, нечего мне туда ходить.