Шерборн не раскрывал рта, стоял тихо и смотрел вниз. Тишина была такая страшная, что становилось жутко. Шерборн окинул толпу взглядом; встречаясь с этим взглядом, люди старались выдержать его, но не могли: все потупляли глаза в смущении. Но вот Шерборн усмехнулся, — не веселым смехом, а таким мрачным, от которого становится не по себе, — точь-в-точь как будто ешь хлеб с песком.
Потом он сказал тихо и гневно:
— И будто бы вы можете казнить кого-нибудь! Право, смешно подумать, что у вас найдется смелости казнить самосудом мужчину! Если вы настолько храбры, чтобы обмазать дегтем и вывалять в перьях какую-нибудь бедную, беспомощную женщину, которая попадется вам в лапы, то напрасно воображаете, что у вас хватит удали наложить руки на мужчину! Нет, мужчина не подвергнется никакой опасности во власти хоть десяти тысяч людей вашего сорта, покуда светит дневной свет и покуда вам не удалось обойти его сзади.
Разве я вас не знаю? Я достаточно изучил вас. Я родился и вырос на Юге, жил и на Севере; так что я знаю народ во всей стране. Средний человек непременно трус. На Севере он позволит кому угодно наступить себе на ногу, а потом идет домой и молит Бога даровать ему смирение, чтобы снести обиду. На Юге один человек, сам, без всякой помощи, остановил среди бела дня дилижанс, полный людей, и ограбил их. Ваши газеты величают вас храбрым народом, вот вы и вообразили, будто вы храбрее всякого другого народа, а на деле вы ничуть не храбрее других.
Почему присяжные не приговаривают убийцу к повешению? Они боятся, чтобы друзья казненного не застрелили их сзади, из-за угла, в потемках. Ведь сами они поступили бы точно так же.
И вот ваши судьи всегда оправдывают; а потом какой-нибудь смельчак, настоящий мужчина, идет ночью с сотней замаскированных трусов позади себя и творит самосуд над негодяем… Ваша ошибка в том, что вы не привели с собой настоящего мужчину, — это одна ошибка, а другая — та, что вы пришли не ночью и не надели масок. Вы привели с собой только полумужчину — Бека Гаркнесса; и если бы он не подзадорил вас, ничего бы и не было. Вам вовсе не хотелось идти сюда. Средний человек не любит ни волнения, ни опасности. Вы не любите волнений и опасностей. Но если такой полумужчина, как вон этот Бек, крикнет: «Казнить, казнить его!», то вы уже боитесь отступить, вы боитесь, что вас назовут настоящим вашим именем — трусами, — и вот вы начинаете горланить, хватаетесь за полы этого полумужчины и несетесь как исступленные, грозя наделать бог весть каких великих подвигов! Самая жалкая вещь — это чернь; войско — та же чернь, оно сражается не с природной храбростью, а с той храбростью, которую придает им сознание их численности и которую они заимствуют у своих офицеров. Но чернь, не имеющая мужественного предводителя во главе, совершенно ничего не стоит. Ну а теперь вам остается одно: поджать хвосты и забраться в свои норы. Если мне суждено быть казненным судом Линча, то это произойдет ночью, по обычаю южан, и когда придут палачи, они наденут маски и приведут с собой настоящего мужчину. Теперь отправляйтесь-ка восвояси и захватите с собой своего полумужчину!..
С этими словами Шерборн перебросил ружье через левую руку и взвел курки.
Толпа сразу отхлынула назад и рассыпалась в разные стороны, а Бек Гаркнесс улепетывал за другими, с жалким, униженным видом. Я бы мог остаться, если б захотел. Но я не захотел.
Я отправился к цирку и бродил у задней стороны палатки, покуда не ушел сторож, а потом без церемоний нырнул под парусину.
Положим, у меня была золотая монета в двадцать долларов и еще кое-какая мелочь, но я решил лучше сберечь их на черный день: кто знает, что может со мной случиться — так далеко от дома, между чужих людей? Надо быть очень осторожным. Я не прочь просадить деньги на цирк, когда нет другого способа туда попасть, но я не вижу надобности тратить их попусту.
Это был настоящий, чудеснейший цирк Более великолепного зрелища себе и представить нельзя: все ездили на конях попарно — кавалер с дамой; мужчины, в одном нижнем белье и фуфайках, без башмаков и без стремян, сидели на седлах подбоченясь, удивительно ловко и непринужденно — их было человек двадцать, — а все леди были писаные красавицы, настоящие королевы, и разодеты в костюмы, сплошь усыпанные алмазами, которые должны стоить, по крайней мере, миллион долларов. Поразительное зрелище! Я отроду не видывал ничего подобного. А потом все они по очереди встали на седлах и поехали по кругу, грациозно покачиваясь: мужчины казались такими статными, стройными, а розовые юбочки дам развевались у них вокруг бедер, делая их самих похожими на красивые зонтики.