Похождения Гекльберри Финна (пер.Ранцов)

Мы переложили чемодан в мою бричку; Том поехал своей дорогой, а я своей. Но, разумеется, я совсем забыл, что мне надо ехать тихо, и явился домой гораздо скорее, чем бы следовало, принимая во внимание расстояние до города. Старый фермер стоял в то время у дверей.

— Скажите, пожалуйста, — воскликнул он, — это удивительно! Мог ли кто подумать, чтобы моя кобыла способна совершить такой подвиг! А мы-то и не подозревали за ней такой прыти. И ведь даже не взмылена ни капельки. Изумительно… Теперь я не возьму и ста долларов за лошадку, честное слово, не возьму! А было время, когда я готов был сбыть ее за пятнадцать, воображая, что больше она и не стоит!

Вот и все, что он сказал. Это был добрейший, простодушнейший старик, какого я только знал. Да и немудрено: ведь он был фермером и проповедником — все вместе; у него была маленькая бревенчатая церковь за плантацией; он построил ее за свой счет; в том же здании была и школа. Он никогда не брал ни гроша за свои проповеди. Кроме него, были в околотке и другие фермеры-проповедники; таков обычай на Юге.

Через полчаса тележка Тома подкатила к лесенке ограды; тетя Салли увидала его, потому что он остановился недалеко — всего в пятнадцати ярдах.

— Вон еще кто-то приехал! — сказала она, — Кто бы это мог быть? Кажется, кто-то незнакомый. Джимми, — обратилась она к одному из ребятишек, — беги к Лизе и вели ей поставить еще прибор к обеду.

Все высыпали на крыльцо. Чужой человек здесь в диковинку, нечасто наезжают незнакомые, и когда кто покажется, все им интересуются не меньше, чем желтой лихорадкой. Том взошел по лесенке и направился к дому; бричка между тем уже отъезжала назад по дороге, а мы все скучились в дверях. Том был одет франтом, вдобавок очутился перед многочисленной публикой, — это всегда воодушевляло Тома Сойера. При таких обстоятельствах он всегда умел задать форсу! Не такого он был десятка мальчик, чтобы идти по двору робко, как овечка: нет, он шел спокойно, с важностью. Подойдя к нам, он грациозно приподнял шляпу.

— Вы мистер Арчибальд Николе, если не ошибаюсь… — начал он.

— Нет, милый мой, — отвечал старый джентльмен, — я должен тебе сказать, что извозчик тебя надул, ферма Николса там дальше, в трех милях отсюда. Но ничего, войди к нам!

Том оглянулся на дорогу и сказал:

— Слишком поздно, извозчик уже скрылся из виду.

— Да, он уехал, сын мой, а ты войди и пообедай с нами; потом мы велим заложить лошадку и довезем тебя к Николсу.

— О, я не хочу вас беспокоить, мне совестно, я и пешком дойду.

— Мы этого ни за что не допустим, это было бы против правил нашего южного гостеприимства. Войди же, пожалуйста…

— Непременно! — добавила тетя Салли, — Для нас это вовсе не затруднительно, ни чуточки. Ты должен остаться. Ведь туда далеко, целых три мили по пыльной дороге. Да и потом я уже велела поставить прибор… Ты нас обидишь! Войди без церемоний и будь как дома.

Том поблагодарил очень вежливо, и наконец-то его уломали войти. Он объяснил, что приехал из Гиксвилла в штате Огайо, и зовут его Уильям Томпсон, при этом он опять расшаркался и пошел болтать, сочиняя разные небылицы про Гиксвилл и про всех тамошних обитателей, а я начинал уже слегка тревожиться и ломать себе голову, каким образом все это поможет мне выпутаться из беды? Вдруг он потянулся и чмокнул тетю Салли прямо в губы, потом преспокойно сел опять на свое место, продолжая болтать как ни в чем не бывало. Но тетя Салли вскочила как ужаленная, вытерла себе губы ладонью и крикнула:

— Ах ты, дерзкий щенок!

Он притворился обиженным:

— Я вам удивляюсь, мэм.

— Ты удивл… за кого же ты меня считаешь? Что это значит, как ты смел целовать меня?

— Ничего не значит, мэм, — молвил он смиренно, — у меня не было дурного умысла… Я… я думал, что вам это понравится…

— Ах ты, дурень этакий! — Она схватила веретено и едва удержалась, чтобы не треснуть Тома, — С чего же ты вообразил, будто мне это понравится?

— Право, не знаю. Только мне сказали, что вы будете рады…

— Кто сказал тебе такую глупость, тот полоумный! Век свой не слыхивала ничего подобного! Кто это сказал?

— Да все говорили, мэм.

Больше она не могла вынести; глаза ее метали искры, а пальцы судорожно скрючились, словно она собиралась выцарапать ему глаза.

— Кто такие «все»? — воскликнула она. — Верно, какие-нибудь идиоты? Скорей назови их по имени!

Он встал и сконфуженно вертел в руках свою шляпу.

— Мне очень жаль, я, право, не ожидал… Мне все твердили одно и то же, решительно все. Велели вас поцеловать и сказали, что вы будете рады. Очень жалею, мэм, что так вышло, и больше не стану, честное слово, не стану!..

— Слышите? Он не станет, не станет! Еще бы!..

— Нет, как честный человек — никогда больше не буду целоваться с вами, покуда вы сами не попросите.

— Чтобы я тебя попросила! Признаться, я отроду не видывала такой дерзости! Этого от меня не дождешься, хотя бы пришлось тебе прожить мафусаилов век!