Похождения инвалида, фата и философа Додика Берлянчика

У парадного Берлянчик увидал невысокого, похожего на толстую болясину губошлёпа в брючках, натянутых выше живота, малиновом пид­жаке и золотым жгутом на шее. Он кого-то ждал, облокотившись на се­рый «Мерседес». Не обратив на него особого внимания, Додик поднял­ся на второй этаж и несколько раз нажал на кнопку мелодичного звон­ка, прежде чем ему открыли дверь.

— Ах, это вы, профессор! — сказала Ирина Филипповна чужим по­тухшим голосом и с очевидной неохотой, отступила в сторону, освобож­дая проход. На ней было полупрозрачное кимоно с яркими павлинами, а голова повязана полотенечной чалмой. Столь неожиданно холодный при­ём обескуражил Додика.

— Я не помешал? — спросил он,

— Нет, отчего же… Входите.

Минуя коридор, он вошёл в гостиную, где от былого великоле­пия остались раскладушка, наспех прикрытая пледом, и плетёное кресло-качалка, которое Додик видел на даче во время кровавого уик-энда. В углу комнаты стоял тот самый баул с мундирами, шляпка­ми и киверами, что были закуплены фирмой «Сириус» в Лондоне. Ирина Филипповна несколько обогнала Додика в коридоре и, прежде чем он успел войти, подала знак какой-то женщине, стоявшей у окна. Это была особа неопределённых лет с хозяйственной сумкой, из угла ко­торой торчали тюльпаны и рыбий хвост. Берлянчик посмотрел на её крашеные волосы, до треска натянутые кверху и повязанные самурайс­ким узлом, и почему-то подумал: «Бандерша?!» И тут же ему пришёл на ум пузан с золотым жгутом на шее.

— Извините, профессор, но мне даже негде вас усадить, — ска­зала монархистка.

Гостья нетерпеливо посмотрела на Ирину Филипповну, которая тем самым затягивала визит непрошеного визитёра и, прежде чем Додик принял приглашение, запрыгнула в кресло.

— О, господи! — вздохнула она. — Целый день в бегах. Я думаю, молодой человек не будет возражать?

С этими словами она водрузила сумку на колени, как это дедают в залах ожидания, когда хотят утвердить своё право на спорное место. Берлянчик остался на ногах, не зная, куда себя девать в при­сутствии двух женщин, одна из которых подавленно молчала, а другая нахально раскачивалась в кресле-качалке и гнала его вон откровенно вызывающим взглядом. Сейчас Додик не узнавал монархистку. Она, как и прежде, была необыкновенно хороша, но теперь в её огромных глазах застыло ожесточение многоопытной девицы. Это выражение поразило Берлянчика. У него тут же возникло желание извиниться за вторжение, попрощаться и уйти. Он не страдал особой щепетильностью, но зримое крушение чьих-то надежд действовало на него удручающе. Оно вызвало у него какое-то алогичное смешение чувств: вины и обиды. Своей вины за чужое падение и обиды за чужое предательство своей же мечты. Пе­ред ним сразу вставал скучный мир чужой безысходности, помеченный не его, Берлянчика, знаком. Однако после некоторых колебаний он всё же сказал:

— Ирина Филипповна, позвольте побеседовать с этой дамой с глазу на глаз?

Ирина Филипповна молча вышла.

— Нехорошо получается, мадам, — сказал Берлянчик, когда они остались с ней наедине.

— Чем это я вам не угодила?

— Ну, как же... Вы приводите в этот дом своего протеже, ну, а я? Смею заметить, я тут не чужой человек.

Бандерша, не глядя на него, расстегнула змейку сумки, которая лежала у неё на коленях, и переставила тюльпаны в другой конец, от­делив их от рыбьего хвоста. После этого она нюхнула свои пальцы, вперилась в Берлянчика оловянными навыкате глазами и негромко ска­зала:

— Вот что, дорогой мой человек. Катитесь вы отсель и побыст­рее. Мой вам искренний совет!

— Это почему же?

— По причине здоровья вашего бесценного. Не знаете, что в городе творится? Теперь всякое случается. Вон мой сосед вышел за газетой, а теперь его портрет по телевизору показывают. Просют опознать. Видать, кому-то тоже дорожку перебег.

Додик показал большим пальцем через плечо в сторону окна:

— Крутой, надо понимать, мужик?

— Круче не бывает! Полный заворот. Банкир. Его люди по стене размажут, и следа не останется. Уходите, добром вам говорю!

— Спасибо, добрая душа. Извините, как вас величать?

Собеседница увела в сторону глаза и поправила самурайскую качалку на голове. Обычно у особ подобного типа Берлянчик вызывал тоску по несостоявшейся женской судьбе.

— А зачем оно вам надо?

— Дело есть.

— Какое ещё дело?

— Скажу, скажу...

— Марина.

— Очень приятно. Профессор Берлянчик, советник президента. Ну что же вы вскочили? — добавил он, и в голосе его появились са­новные, снисходительные нотки. — Сидите, сидите. Ваш клиент не убежит.

— Какой ещё клиент?! Здрасьте... Я не знаю никаких клиентов.

Берлянчик вскинул руки вверх, словно сдаваясь в плен. В его планы не входило доводить дело до скандала.